Армения поражала русских писателей — своей историей, контрастным смешением современности и старины, природой и ландшафтами. Порой это выражалось в буквальной невозможности начать текст. Именно с такого замыкания речи начинается эссе Андрея Битова «Уроки Армении»:
И вот кончилось мое путешествие, вот я дома, вот я мучился, мучился, гуляя вокруг стола, и вот все-таки сел за машинку.
И что же я вывел в первой фразе?
«Армения — солнечная, гостеприимная страна».
И что же я вдруг услышал?
— Чэ, чэ, чэ! Чэ, Андрей, чэ!
— Да, но это же так! — Я покраснел.
— Чэ, Андрей, чэ! Я поднатужился:
«Армения — горячая, многострадальная земля». — Чэ.
— Ну какая же она, твоя Армения?! — взвился я.
— Знал бы, сам написал.
— Ну скажи хоть лучше, чем я! Смотри, я сказал: горячая… Разве сразу найдешь такое слово? Именно горячая. Тут все горячо: небо, земля, воздух, солнце, люди, история, кровь, та, что в людях, и та, что из людей…
— Чэ, Андрей.
— Ну, скажи лучше, попробуй!
— Попробую… Армения — моя родина.
— Ты прав. Но не моя же! Я не могу так написать! Но я же очерк пишу! Не стихи, не рассказы. Очерк. Путевые заметки. Заметки чужого человека. Заметки не армянина. Очерк, понимаешь?
— А «очерк» по-армянски знаешь как?
— Нет…
— «Акнарк». А «акнарк» по-русски знаешь что?
— ???
— «Намек».
Зачаровывал писателей и армянский язык. Работа Осипа Мандельштама «Путешествие в Армению» не похожа на дневник путешественника в прямом смысле: текст наполнен многослойными образами, случайными ассоциациями, автокомментариями к поэтическим произведениям. Но тема армянского языка, красной нитью проходящая через «Путешествие», не дает потеряться среди нагромождения метафор:
«Я выпил в душе за здоровье молодой Армении с ее домами из апельсинового камня, за ее белозубых наркомов, за конский пот и топот очередей и за ее могучий язык, на котором мы недостойны говорить, а должны лишь чураться в нашей немощи —
вода по-армянски — джур,
деревня — гьюх».
И дальше:
«Армянский язык — неизнашиваемый — каменные сапоги. Ну, конечно, толстостенное слово, прослойки воздуха в полугласных. Но разве все очарованье в этом? Нет! Откуда же тяга? Как объяснить? Осмыслить?
Я испытал радость произносить звуки, запрещенные для русских уст, тайные, отверженные и, может, даже — на какой-то глубине постыдные.
Был пресный кипяток в жестяном чайнике, и вдруг в него бросили щепоточку чудного черного чая.
Так было у меня с армянским языком».
Но наиболее емко Мандельштам высказался о своих отношениях с армянским языком именно в стихах:
«Дикая кошка — армянская речь —
Мучит меня и царапает ухо».
Другой известный поэт русского модернизма, Андрей Белый, посещал Армению дважды — в 1928 и 1929 годах. В Армении Белый подружился с выдающимся художником Мартиросом Сарьяном, поэтом Егише Чаренцем и другими знаковыми деятелями культуры. Эти люди открывали для Белого свою страну. По итогам первого путешествия поэт написал путевой очерк, в котором много места уделено архитектурному строительству в молодой советской республике. Советский модернизм в Ереване и сейчас привлекает туристов и эмигрантов. Однако для Белого важен контраст между современной застройкой и древностью мест, в которых он оказался. Так, глядя на Арарат, он пишет:
«И — нет: неподобно глядеть Арарату в двадцатые годы двадцатого века; а нам неподобно из этого века взирать на него; поглядишь — все мутится вокруг.
Мы отводим глаза, опуская на крутобегущую местность; она изменилась разительно, пока глядели на гору, — в крик ярко-коричневых, черных и красных камней: будто центры земли разворочены, вывернуты красной кровью, запекшейся в черные камни».
Говорили русские писатели и о трудной армянской истории. Тот же Битов был поражен, открыв академическое издание об истории Армении в четырех местах — и четырежды наткнувшись на жестокие свидетельства войн и геноцида:
«Я раскрывал эту книгу в четырех местах. И я больше не могу. Я кажусь себе убийцей, лишь переписывая эти слова, и почти озираюсь, чтобы никто не видел. Тут сидит около ста человек, и никто не знает, чем я занят. Все тихо пищух свои кандидатские диссертации. Я уверен, что занят сейчас самым ужасным делом в этом здании. Мне очень хочется, чтобы мне поверили, что я действительно не подбирал ничего, а лишь открыл в четырех местах, как открылось. Я могу поклясться любой клятвой, что это не прием, что это действительно так. В этой книге осталось еще пятьсот страниц, мною не прочитанных».
Синтезирующий взгляд на историю армянского народа дан в стихотворении Семена Липкина. В десяти строчках Липкин пытается ответить на вопрос, что помогло армянам сохранить свой язык и культуру за столь долгое время:
Армянский храм
Здесь шахиншах охотился с гепардом
И агарянин угрожал горам.
Не раз вставало горе над Гегардом,
Мы войско собирать не успевали
И в камне прорубили крепость-храм.
И кочевали мы, и торговали,
И создавали, каясь и греша,
Уже самих себя мы забывали
И только потому не каменели,
Что в камне зрела и росла душа.
Армения продолжает удивлять и сегодня. И кажется, что чем больше погружаешься в местные контексты, тем сильнее битовское замыкание — слов недостаточно, чтобы описать реальность.
Иллюстрация: Мартирос Сарьян “Горы” 1923 г. Государственная Третьяковская Галерея.