Каждый год 22 октября я отмечаю день, когда я чудом избежал смерти, после того как мне под ноги бросили гранату. Она взорвалась, я был тяжело ранен, но благодаря усилиям врачей остался жить.
Это мой второй день рождения. И в нынешнем году мне «исполняется» ровно 20 лет.
Вечером 22 октября 2002 года я вышел из дома и отправился на интервью. Кто-то шел за мной (была запись камер наружного наблюдения) и на углу улиц Московской и Байрона, то есть в самом центре Еревана, бросил мне под ноги гранату. Она взорвалась.
Я упал навзничь и сразу же вскочил. Увидел убегающего парня и как-то мгновенно понял, что мне его не догнать. После этого мне стало плохо.
Остановлюсь на этом, потому что не хочу сейчас описывать события того вечера. Я уже писал о них здесь и здесь, повторяться нет смысла.
Но я не писал о том, как эта «неудачная попытка» изменила всю мою жизнь, равно как и жизнь моей семьи.
И о главном уроке, который я извлек из брошенной мне под ноги гранаты — а также из двадцати металлических осколков, до сих пор сидящих в моем теле.
Нет, в аэропортах я не «звеню», осколки не достают, потому что сам процесс доставания наносит больше ущерба телу, чем тихо сидящие и закапсулировавшиеся куски металла.
Так вот, главный урок был довольно тривиальным и повторяет слова Ницще: «То, что нас не убивает, делает нас сильнее». И раз уж взорвавшаяся граната меня не убила, то я просто обязан был сделаться сильнее.
Я пережевывал эту мысль, сидя на втором этаже лондонских автобусов, каждое утро отправляясь на работу в Би-би-си. В первые годы нашей жизни в одном из богатейших городов мира нужно было экономить, и поэтому я не ездил на более удобном и быстром метро.
Об этом не принято писать и рассказывать. Эмигранты обычно замалчивают финансовую тему, но мы успешно преодолели трудности первых лет жизни в Англии, так что я могу себе позволить рассказ об этом.
А жить было действительно трудно. Это были очень тяжелые годы.
С одной стороны, нам приходилось приспосабливаться к жизни в новой стране, где все устроено по-другому.
Это сейчас для меня Лондон — «свой» город. Не «мой», как Ереван, но вполне «свой». А тогда это был незнакомый чужой монстр, с непонятным устройством жизни, новым и пока еще непонятым масштабом денег и соответствий между заработком и тратами.
С другой стороны, официальный Баку начал весьма активную и агрессивную кампанию за то, чтобы меня немедленно уволили из Би-би-си, и это очень затрудняло мне жизнь. Я был вынужден отбиваться от довольно абсурдных обвинений, дескать, музыку Фикрета Амирова я выдавал за произведения Арама Хачатуряна, и так далее и все в том же духе.
В те годы я научился молчать, прикусывать язык и терпеть, научился не отвечать на провокации — намеренные или случайные (да-да, бывают и такие).
Мне приходилось жить в ситуации, когда я день и ночь — все время — чувствовал себя загнанным в угол. Лондонским друзьям я не мог рассказывать об этом, так как знал, что это бессмысленно, и они все равно не поймут происходящего — они могли лишь оценить абсурдность ситуации и, возможно, посочувствовать мне.
В то же время азербайджанские СМИ выливали на меня потоки грязи. А армянские молчали. Мне иногда кажется, что молчали они потому, что им было велено «не замечать» происходящего. Доказать этого я не могу, но ощущение было. И никуда оно за эти почти двадцать лет не ушло.
Это все сделало меня сильней. Я научился бороться. Правда, я не смог научиться распознавать интриги до того, как они становились явными. Эту школу я тоже прошел — но значительно позже.
Граната РГД-5, взорвавшаяся у меня под ногами, повлияла на жизнь моей семьи. Она сыграла, наверно, главную роль в том, что сын мой сейчас живет в Лондоне, а дочь — в Осло. В том, что внуки у меня — норвежцы, ощущающие свою армянскость как второе «я».
На фотографии Марк Григорян после покушения. Фотографию сделал Никол Пашинян, тогда работавший журналистом.
Я не оцениваю этих вещей по шкале «хорошо-плохо». Это факт жизни. Такой же, как и осколки, сидящие во мне.
Но двадцатилетие — это молодость. Вторая? Ничего. Я с удовольствием переживаю вторую молодость.
А преступников не нашли. И сейчас, спустя столько лет после покушения, я понимаю, что их и не найдут. Никому это не выгодно.
Я их не простил, но Бог им судья.