Идея написать этот текст появилась, когда я прочитал последнюю колонку Марка Григоряна, где прослеживается связь между политической ситуацией в армянском обществе и воротами в парк Национального собрания. По словам Марка, открытость/закрытость ворот коррелирует с настроениями во власти и надеждами общества на перемены по линии большей демократизации.
Для человека, формировавшегося во все более и более полицейской России, связь между авторитарностью государства и закрытостью городского пространства представляется очевидной. Чтобы описать эту связь, даже придумали специальный «термин» — заборность (неологизм, образованный от соединения слов «соборность» и «забор).
Приведу несколько примеров крайне оградительной политики власти относительно городского пространства в России и способов нахождения в нем, чтобы показать, как выгодно отличается в этом смысле Ереван. По крайней мере, с точки зрения мигранта, приехавшего из России.
Примеров на самом деле множество. Помню, как однажды в рамках ландшафтного поэтического фестиваля мы с друзьями гуляли по питерской полупромзоне и зарисовывали маршруты своего передвижения. В какой-то момент появился охранник и сказал, что зарисовывать здесь ничего нельзя, иначе он позвонит в полицию, и сделанное нами можно будет трактовать как подготовку террористического акта. Помню, как ночью, на набережной Карповки, снимали кино — и, естественно, проезжающему мимо патрулю это показалось подозрительным. Их первая мысль заключалась в том, что мы ищем наркотики. Их вторая мысль, когда выяснилось, что мы снимаем кино: кино политическое?
Чем дальше, тем все менее возможными в России оказывались действия вроде прогулок и групповых собраний, даже если вы не кричите речевки и не держите плакаты. Конечно, в центре столичного города можно было довольно комфортно перемещаться между кафе и кластерами современного искусства, а вот гулять одному в каком-нибудь отдаленном лесопарке уже сложнее — пытаясь найти тропинку между частных территорий, огороженных все теми же заборами, рискуешь в глазах встречного полицейского сойти за искателя закладок. Придется, будто ты школьник, застуканный завучем за гаражами, объяснять, что здесь происходит.
Пока собянинская Москва облагораживалась за счет региональных ресурсов, а урбанисты вроде Варламова возмущались бордюрами в провинции, которые не выглядят так, как в Европе, мы совсем забыли о том, что европейская урбанистическая традиция базируется на простых правилах, которые хорошо описываются, к примеру, лозунгом «выйди на улицу — верни себе город».
В Ереване первым делом обращаешь внимание на менее явную границу между частным и публичным. Многочисленные беседки, сооруженные жителями двора, пристройки к балконам, самовольно разбитые огородики создают ощущение, что это пространство живет собственной жизнью, не до конца схватываемой местной администрацией. Благодаря этому кажется, что дом для местных жителей не заканчивается порогом квартиры, а распространяется на весь остальной Ереван.
Похожее чувство испытываешь, наблюдая за тем, как здесь проходят митинги. Кажется, что оказался в параллельной реальности, где митингующие могут перекрывать движение на центральных улицах города, и им за этого ничего не будет, в то время как в России в день митинга движение перекрывается уже силами государства. Иногда по центру буквально невозможно пройти из-за верениц ОМОНа, служебной техники и защитных ограждений. Стоит ли говорить о множестве камер, установленных по всей Москве, из инструмента, обеспечивающего безопасность, превратившихся в инструмент политических репрессий.
Связка между городской средой и безопасностью любопытна сама по себе. Когда летом в Армении участились сообщения о минировании правительственных зданий, метро и аэропорта, я много думал об этой связке. Впервые спустившись в ереванское метро, сначала не можешь поверить глазам — никаких металлодетекторов, звенящих рамок и полицейских кабинок.
В те дни произошел еще и взрыв в торговом центре Сурмалу. На этом тревожном фоне некоторые эксперты говорили о необходимости усиления мер по обеспечению безопасности в городе. Пример России в этом контексте показателен: под предлогом беспокойства о безопасности граждан государство усиливает контроль. Вместо того, чтобы оберегать граждан от террористической угрозы, оно само становится страной, терроризирующей своих (и чужих) граждан. Конечно, беспокойство со стороны государства может быть и резонным, однако городская свобода, о которой я написал выше, кажется, оказалась возможной благодаря сочетанию множества факторов — от особенностей культуры до реальных политических достижений армянского общества. Представляется очевидным, что и городские преобразования со стороны властей должны проходить в процессе диалога с ним.
Городская среда действительно может быть хорошим индикатором отношений власти и общества — потому и столь чувствительны жесты вроде закрытия ворот в парк Национального собрания. Чем больше заборов и огороженных пространств, тем дальше дистанция между обществом и властью и тем более атомизированы горожане по отношению друг к другу. Приехавшие из РФ подтвердят.
Фотография Никиты Сальникова.