Так уж получилось, что я принадлежу к поколению тех, кому уже за 60. Некоторым даже глубоко за. Мы, мое поколение, — это люди, родившиеся после Второй мировой войны. На Западе нас называют бэби-бумерами. То есть теми, кто появился на свет, когда мир возвращался к нормальной жизни после шести страшных лет убийств и разрушений, и выжившие старались наверстать упущенное, в том числе и в семейной жизни.
Мы были отделены от своих западных сверстников железным занавесом. И если следовать материалистическому пониманию (оно же марксистско-ленинское), то получалось, что занавес, существовавший «независимо от нашего сознания», был объективной реальностью. Но для меня сегодняшнего разделявший Европу и мир на две противоборствующие части железный занавес был реальностью вполне субъективной. Потому что его существование было результатом чьей-то воли.
И вообще любое противоборство (особенно продолжительное) всегда является проявлением чьей-то воли. Но не будем отвлекаться.
Возвращаясь к моему поколению, заметим, что именно нам было суждено разрушить Берлинскую стену, а затем и Советский Союз. А после — с разной степенью успеха — строить новые независимые государства, воевать за них (и против них), создавать хаос и противодействовать ему.
На самом деле, конечно, занавесы и стены не были совершенно непроницаемыми. Кое-что просачивалось через идеологические запреты, прорывалось сквозь глушилки и проникало в нашу жизнь.
Думаю, свобода была главным, что пробивалось через все запреты. Мы пытались быть свободными. Но — и для меня это очень важно — мы не знали, что это такое, все равно как поколения X, Y и Z, то есть наши дети и внуки, не знают, что такое «глушилка». Нам приходилось учиться быть свободными. И как показал наш опыт, далеко не всем удалось выучить эти уроки.
Один из уроков свободы — ответственность за свой выбор. И если мы признаем, что развал СССР и вся дальнейшая жизнь — дело наших рук, то получается, что мы как поколение в ответе за то, каким стал мир в XXI веке, в ответе за войны и несчастья.
С течением времени я все чаще задумываюсь: а как мы учились? И вообще можно ли научиться быть свободными? И, конечно, далеко не все понимали, зачем нам эта свобода. Было бы нечестно не признавать, что и в моем окружении были люди, прекрасно себя чувствовавшие в советских условиях и вообще в условиях несвободы. Были. И их было немало.
Но оставим их в стороне. В своих заметках, которые я собираюсь публиковать каждую неделю, я буду рассказывать о том, как люди моего поколения учились быть свободными. И что это значило для нас. Понимаю, что временами мое повествование будет походить на мемуары. Но тут уже ничего не поделать — ведь я вспоминаю свое прошлое.
А начну с того, что мне очень повезло в жизни.
Везение это в том, что первые годы моей жизни я прожил в семье деда — выдающегося архитектора, одного из лучших армянских зодчих ХХ века. Собственно, меня и назвали так же, как его — Марком Владимировичем Григоряном.
Мой отец был лингвистом, доктором наук, одним из основателей армянской школы математической лингвистики, прекрасным знатоком Пушкина и древнерусской литературы. А еще он занимался исследованием истории создания армянского алфавита и жизнеописанием Месропа Маштоца.
Это значит, что частыми гостями в нашем доме были самые яркие люди своего времени — архитекторы, художники, актеры, музыканты, ученые. Помню, что я очень не любил, когда к нам приходил Арно Бабаджанян. Он громко шутил и смеялся, пил шампанское, играл на нашем рояле и много курил – и все это в комнате, где я должен был спать ночью. Обычно Бабаджанян приходил с друзьями: сыном Мартироса Сарьяна Лазарем и близким другом моего деда художником Семеном Аладжаловым — я еще буду иметь возможность рассказать о нем.
А когда в гости к родителям приходил поэт Паруйр Севак, нас с сестрой запирали в детской. Мы думали, что нас изолируют, чтобы мы случайно не услышали, как взрослые ругаются матом и, изнывая от любопытства, прислушивались к голосам, доносившимся из гостиной. Сейчас же я понимаю, что нас, детей, убирали с глаз долой, чтобы мы не подслушали антисоветских разговоров, которые они вели за рюмкой вина.
Лусине Закарян с мужем Хореном Паляном, приходя в гости, чинно распивали чай, который им подавала моя бабушка.
Дружба и общение моих близких со всеми этими известными людьми были в детстве для меня чем-то нормальным, обычным и повседневным. Мне даже трудно сказать сейчас, какой след оставили они в моей жизни. Наверно, их влияние на меня особенно не отличалось от воздействия, которое они имели на десятки тысяч армян. И не так важно, что они часто общались с моими дедом и отцом.
Но были несколько человек, которые определили развитие моей личности. Они научили меня свободно мыслить, сделав тем, кем я являюсь по сей день. И знаете что? Именно это умение я считаю определяющим не только в моей жизни, но и в судьбе всего моего поколения.