Легко сказать: мы – поколение, которое училось быть свободным. Наверное, еще легче было бы сказать, что мы росли и довольно приличную часть нашей жизни прожили в условиях несвободы. Значительно труднее понять эту несвободу, определить, в чем она состояла и показать, как она преодолевалась.
Когда я думаю об этом, то в первую очередь мне на ум приходит понятие «двоемыслие».
Слово doublethink, которое переводят на русский как двоемыслие, изобрел английский писатель и эссеист Джордж Оруэлл в романе 1984. Описывая сущность понятия, он писал:
«Двоемыслие означает способность одновременно держаться двух противоречащих друг другу убеждений. Партийный интеллигент знает, в какую сторону менять свои воспоминания; следовательно, осознает, что мошенничает с действительностью; однако при помощи двоемыслия он уверяет себя, что действительность осталась неприкосновенна. Этот процесс должен быть сознательным, иначе его не осуществишь аккуратно, но должен быть и бессознательным, иначе возникнет ощущение лжи, а значит, и вины (…) Говорить заведомую ложь и одновременно в нее верить, забыть любой факт, ставший неудобным, и извлечь его из забвения, едва он опять понадобился, отрицать существование объективной действительности и учитывать действительность, которую отрицаешь, – все это абсолютно необходимо».
Отсюда, кстати, родились три лозунга: «свобода это рабство, война это мир, незнание – сила».
Но это в романе. В советской действительности же двоемыслие выглядело несколько иначе. Я бы описал его как необходимость публично придерживаться «официальной» точки зрения. Она печаталась в газетах, сообщалась по телевидению, ее разъясняли партийные пропагандисты, она была непререкаема и оспаривать ее было запрещено. Негласно, конечно. Но любая попытка оспорить «генеральную линию партии» могла привести к испорченной карьере, а то и искалеченной жизни.
Советский человек, разумеется, жил не только на публике. В частной обстановке, например, дома, можно было думать и говорить искренне. Но, соблюдая осторожность. Если в доме были дети, то они могли услышать, что вы говорите и по наивности передать ваши слова друзьям, то есть вынести в общественное пространство то, что полагалось скрывать. Поэтому обсуждения и беседы было принято проводить поздними вечерами или даже по ночам, когда дети спят.
Так что у советского человека были две точки зрения на окружающую действительность: официальная и «кухонная». И очень часто они бывали противоположны. Ведь просто не может быть, чтобы обе эти точки зрения были истинны. Одна из них, раз уж они противоречат друг другу, хочешь не хочешь, должна была оказаться ложной. Я сейчас не рассматриваю, которая именно – это в данный момент несущественно.
Но вера в то, что ложь есть правда, была неотъемлемой частью советского мышления и образа жизни. Она помогала преодолеть изначальное противоречие. Она же порождала двоемыслие. Мне непросто писать об этом, ведь отсюда неизбежно следует вывод: Советский Союз, то есть страна, где я родился и прожил 33 года, стоял на лжи.
Но вот, что интересно: ложь стала способом достижения любых, в том числе, самых достойных целей. Когда она бывала масштабной, могла обернуться пользой. Обман становился благом. Вранье – образом жизни.
Приведу несколько примеров. Как-то раз я обратил внимание на то, что в Армении некоторые крупные строительные проекты 1960–1980-х годов были так или иначе связаны с обманом.
Происходило это так: в Ереване задумывали нечто масштабное. Например, метро. По советским стандартам метрополитен мог быть лишь в городе-миллионнике. Ну что ж, если надо, значит надо. То есть столица Армении должна была быть превращена в город с населением в один миллион.
Для этого резко подняли темпы жилищного строительства. Но новые квартиры часто выделяли не семьям ереванцев, годами и десятилетиями стоявшим в очереди, а жителям других городов или даже деревень. Население искусственно увеличивалось и вскоре достигло желаемой цифры, позволявшей не только построить метро, но улучшить снабжение и вообще получить ряд привилегий. Оставалось «уговорить» Москву, выделить из союзного бюджета деньги, необходимые для строительства метро.
После надлежащих приуготовлений в Ереван приехала специальная комиссия, которую нужно было «обработать». Одной из мер стал, как сейчас бы сказали, общегородской перформанс. Он заключался в том, что ГАИ – госавтоинспекция – перекрыла часть ереванских улиц, чтобы создать искусственные пробки на тех улицах, по которым передвигались машины комиссии. Проторчав в пробках, московские чиновники решили, что Еревану без метро не жить. И выделили деньги.
Другая история «лжи во благо» развернулась, когда в Ереване начали строить спортивно-концертный комплекс с большим спортивным залом, в котором можно было проводить крупные соревнования – от шахматной олимпиады до чемпионатов по тяжелой атлетике и даже фигурному катанию. Строился и второй – концертный – зал. А трибуна между ними должна была поворачиваться, увеличивая пространство на несколько сотен мест.
Рассказывают, что как-то из-за проблем с финансированием Москва решила заморозить строительство ереванского Спортивно-концертного комплекса. И, видимо, предполагая, что армяне не послушаются, командировала кого-то из высоких чинов проверить: а идет ли стройка? Высокий чин, не предупредив армянское руководство, сел на самолет и прилетел (есть версия, что его сопровождала целая комиссия). Чиновное лицо «углядели» уже в аэропорту в Ереване и оперативно донесли о нем республиканскому начальству.
Из армянского ЦК в ту же минуту последовал телефонный звонок: «Немедленно всех убрать со стройплощадки. Через 10 минут там должно быть пусто».
Рабочих спрятали в близлежащем лесочке, технике придали нерабочий вид. И когда московский чиновник доехал до холма Цицернакаберд, никакой активностью там и не пахло. Он с удовлетворением оглядел пустую стройплощадку и довольный улетел обратно. Санкций не последовало, а огромный комплекс успешно достроили.
Похожая история была и со строительством картинной галереи Армении, думаю, и с другими масштабными проектами было нечто похожее. Но можно ли было обойтись без лжи?