Россиянка Саша Манакина с началом полномасштабной войны в Украине стала заниматься фандрайзингом. Она регулярно устраивает сборы на нужды людей в Арцахе и Украине в своём инстаграме. В конце зимы этого года вместе с друзьями девушка организовала благотворительный аукцион «Art to help».
Мы поговорили с ней о том, откуда взялась идея сделать аукцион, кому пошли деньги и какое искусство вообще может существовать во время войны.
— Как ты придумала делать благотворительный аукцион?
— Довольно спонтанно. На тот момент я занималась фандрайзингом в пользу Украины и Армении уже около года. Художники и художницы начали меня отмечать в Instagram-постах и сторис, где они заявляли, что продают свои работы, а выручку отдают на антивоенные инициативы. В инфополе мне попадалось много таких работ, и я сделала сторис, где спросила авторов, хотели ли бы они продать мне свои работы за донат Украине и Армении. Откликнулось очень много людей. Сначала я планировала с подружкой сделать домашнюю вечеринку-аукцион только для друзей. Но потом я начала делиться этой идеей с другими людьми и увидела их заинтересованность. Тогда мы решили сделать эту историю более масштабной.
У нас получилось объединить около 30 художников. Изначально это были российские авторы и авторки. У них не получается сейчас зарабатывать искусством, но они хотят помогать — дать денег, чтобы я их отправила в Украину. Многие из них говорили: «Я хотя бы отдам свою работу, это будет мой вклад». Ещё у меня было несколько контактов молодых художников в Украине, которым тоже нужны деньги. Они искусством своим вообще сейчас не могут никак заработать, им бы хотя бы оплатить квартиру. Я им написала с предложением поучаствовать. Перед нами стоял сложный этический вопрос: все кураторы и кураторки считали, что сейчас не время для того, чтобы объединять авторов из России и Украины. Тогда мы решили расширить географию участников.
Нам хотелось рассказать о том, что происходит в Арцахе и Армении сегодня, поскольку мы считаем, что Россия — непосредственный участник этих событий. Ещё хотелось привлечь людей из других стран, пострадавших от российского империализма.
Так среди работ появились истории армян, абхазов, грузин и беларусов. В дальнейшем мы бы хотели посотрудничать с людьми, занимающимися деколониальными исследованиями из России, и больше исследовать то, как Россия влияет на войны и конфликты в других странах.
— Как прошёл сам аукцион?
— Важно добавить, что команда аукциона в основном состоит из людей с российским гражданством, но с разным опытом. Среди нас есть беларуская активистка, долго жившая в Москве, коллега с армянскими корнями, мы также советовались с крымской художницей и привлекали переводчиков и сторонних консультантов, чтобы сделать проект максимально этичным.
У нас было две части аукциона. Одна проходила в Ереване, в библиотеке Мирзояна. Это было однодневное мероприятие, ведущим которого стал комик Гарик Оганисян. Вторая часть проходила онлайн и длилась неделю. В итоге у нас выкупили все работы, а итоговая сумма получилась 10.000 долларов. Считаю, что это хороший результат для команды энтузиастов. Кроме цели собрать деньги и отправить их пострадавшим, мы с командой хотели показать, что желание помочь может реализоваться в действительно работающий проект.
Мы сильно переживали за этику и безопасность — с одной стороны, участие украинцев и россиян в одних проектах может рассматриваться как «дружба народов», чего мы совершенно не хотели. С другой стороны, большая часть участвовавших российских художников и художниц — это люди, которые с помощью искусства (и денег от его продажи) занимаются антивоенным активизмом или помогают нуждающимся. Все наши авторы, вне зависимости от географии, имеют четкую и открытую позицию по поводу войны, а само искусство, предоставленное на аукцион, носит антимилитаристский характер. Еще одна проблема — это риски. Репутационные — для украинцев, политические — для россиян. Мы обсудили это со всеми авторами, и в итоге никто не отказался от участия.
— Были ли среди участников художники, которые до сих пор находятся в России? Принимали ли вы какие-то специальные меры безопасности для работы с ними?
— Мы проводили с ними предварительные беседы. Вообще когда я занималась приемом донатов из России, я прямо говорила: «Я не знаю, как может отрикошетить то или иное действие, нет стопроцентных способов себя обезопасить. Я не могу гарантировать, что вас не коснётся российская карательная система. Помогу ли я в поиске адвокатов? Да». Все художники и художницы, принимавшие участие, понимали это. Двое из авторов, находящихся в России, решили остаться анонимными. Мы их подписывали Russian unknown artist. Я думаю, это нормальная стратегия.
Я предупреждала многих авторов, что сохранение анонимности — более безопасно, но мне отвечали: «Нет, на мое имя больше денег соберём».
Это достойно уважения, потому что мы видим, что сфера культуры сейчас тоже находится в зоне риска — взять, к примеру, уголовное дело Жени Беркович. Но, слава богу, ни с кем из наших авторов ничего не произошло.
— Кому вы перевели в итоге деньги?
— Деньги с продажи работ украинских авторов и авторок уходили им. Нам было важно поддержать их, потому что, находясь в условиях постоянных обстрелов, тяжело сохранять ментальное здоровье, способность работать и обеспечивать свои базовые нужды. Некоторые из них выбирают, на что тратить деньги — на оплату психиатра из-за ПТСР или аренду квартиры. Остальные деньги мы распределили между тремя фондами. Одна часть направилась в армянский фонд «Armenian Food Bank», который помогает Арцаху и малообеспеченным семьям Армении. Мы рассчитывали, что у нас получиться собрать деньги на гуманитарный груз в Арцах, но к моменту, когда завершился аукцион и мы получили все переводы, была уже такая ситуация, что в Арцах даже окольными путями невозможно было ничего провезти. Поэтому эти деньги были потрачены на нужды беженцев оттуда и на малообеспеченные семьи. Стоит отдавать себе отчёт в том, что ситуация с бедностью в Армении осложняется приездом россиян. Можно говорить, как улучшилась экономика и ВВП, но не надо забывать и про обратный эффект: беженцы из Арцаха не могут снять квартиру, потому что рынок аренды изменился благодаря нашему приезду. Мы живем в Армении, это страна, которая пустила нас к себе и пока что не выгоняет. Хотелось что-то сделать для неё взамен. И опять же: все организаторы понимали, какую роль Россия играет в ситуации с Арцахом и вообще в отношениях Турции, Азербайджана и Армении. Другая часть денег пошла в «Save Ukraine». Они занимаются эвакуацией украинцев, а ещё возвращением депортированных детей. Если не путаю, это единственная организация, у которой получается делать такую работу. А третья часть пошла в «Українська Волонтерська Служба», у них есть направление, которое работает в оккупированных Россией территориях. Мне было важно поддержать именно эти две организации. Фондов в Украине огромное количество, но, к сожалению, ситуация в оккупированных городах очень тяжёлая. Туда практически не доходит помощь.
— Знаешь ли ты что-то про покупателей?
— На площадке мы видели участников и покупателей живьем, а на онлайн-аукционе нужно было указывать почту и контактный телефон. Потом я связывалась с людьми, кого-то удалось прогуглить, но особо селеб не было. Три работы улетело в Нью-Йорк, одна в Швецию, какие-то в Берлин, несколько в Россию, в том числе украинские. Мы замучились одну работу отправлять в Израиль, очень сложно было с таможней. Эта работа ещё и очень большая была — полтора метра. Вообще мы планируем продолжать историю с искусством за донаты, но пока непонятно, в каком формате.
Мы решили, что больше не будем брать такие большие работы. Это, скорее, галерейная история, а ещё не хочется, чтобы они играли роль просто какой-то красивой картинки в интерьере, потому что они не про это. Большие работы часто очень эмоциональные. Они просто на тебя кричат: «ИДЁТ ВОЙНА, ПОСМОТРИ». Одна из таких работ, «Sunflower road», сейчас хранится у меня. Девушка, которая её купила, сейчас в переездах, так что мы договорились, что я отправлю картину, когда она окончательно переедет и обустроится. Сейчас холст висит у меня перед кроватью. Мне нормально, потому что я и так каждый день знаю и помню, что идет война. Я просыпаюсь и засыпаю с этим. Но многим людям некомфортно от этого, им плохо, потому что в их личном пространстве, где они могли бы отгородиться от страшного, появляется стена, которая орёт. Этот дискомфорт был очень виден в ходе торгов.
Acid Topser & Яна Чернова «Sunflower road».
— Как это стало понятно?
— У нашей команды были фавориты. Я думала, например, что «Sunflower road» уйдёт за миллионы денег, было ещё несколько, за которые, как мне казалось, много заплатят. В итоге они ушли за довольно средние деньги. А некоторые принты, небольшие и тиражные, уходили по очень большим ценам. В ходе аукциона мы выяснили, что россияне охотнее покупали работы с российским контекстом. Например, за работу «Список иноагентов» боролись, и в итоге она ушла с молотка за очень приличную сумму. Видимо, российскому покупателю это ближе и понятнее, это тот опыт, с которым он сталкивается непосредственно.
— Какой вообще был разброс по ценам?
На онлайн аукционе самая маленькая цена была 70 долларов, а самая большая — 360 долларов. На офлайн аукционе — примерно от 15 000 драм до 150 000 драм (причем за принт!). У нас были очень небольшие начальные цены. Часто художники настаивали, чтобы больше людей могли принять участие. Мы хотели сделать аукцион неэлитарным, но сохранить уважение к происходящим в Украине и Арцахе событиям, не превратив при этом ивент в панихиду. Нужно было балансировать между мероприятием, на котором люди готовы потратить деньги, и самим смыслом события. Это мероприятие про войну, которая идёт прямо сейчас, и про помощь, а с другой стороны, понятно, что люди устали от войны. Это видно и по количеству денег, которые люди теперь тратят на поддержку пострадавших, и по контенту, который публикуют. Видно, что у многих в голове мысль: «Уже год прошел, мы хотим строить свою жизнь без моральных дебатов каждый день».
— Как вы вообще пришли к мысли, что нужно позвать комика в качестве ведущего?
— Мы изначально хотели позвать человека, который находится в контексте, имеет четкую антивоенную позицию, может удержать и подстегнуть аудиторию, сделать мероприятие менее снобским. Гарик Оганисян — армянин, выросший в России. Он использует юмор в качестве инструмента, помогающего транслировать свою позицию. Кроме того, важно было позвать человека, на которого люди придут посмотреть сами по себе. Некоторым может быть по барабану война в Украине и блокада Арцаха, но им захочется посетить мероприятие из-за известного комика.
— Как тебе кажется, какое искусство может существовать во время войны?
— Искусство, которое критикует, документирует, осмысляет, репрезентирует то, что есть сейчас. А сейчас есть война, есть захват власти, есть оккупация территорий. И искусство, на мой взгляд, должно быть про это. Это можно делать мягче, а можно делать в лоб — вариантов много. Но нет ничего вне политики: нет моды вне политики, нет искусства вне политики. Потому что политика это то, что формирует нашу жизнь. Нельзя сделать себе какую-то тропинку и, как лошадь в шорах, бежать по ней, приговаривая: «Всё нормально, вот я свою музыку пишу, и всё у меня замечательно». Последние новости, которые слышны из России, говорят о том, что сейчас власть взялась за культурных деятелей и используют культуру в качестве пропаганды.
Мне кажется, искусство должно быть актуальным, оно должно отвечать на вопрос, что сейчас происходит. Может быть, хотя бы оно станет способом затронуть людей. Например, ты приходишь к кому-то в гости и видишь огромную картину, где женщина бежит со свёртком по полю подсолнухов. И эта картина просто не дает тебе отвернуться и сделать вид, что всё в порядке.
— Ты не думаешь, что покупка работы на аукционе для многих была жестом помощи, а не включением «кричащей стены» в свою повседневность?
— Я думаю, что если человек покупает двухметровую картину, он вряд ли захочет ставить её обратной стороной. Ты всё равно знаешь, что она там. Какие-то небольшие работы можно положить в ящик стола, но мне хочется верить, что люди, которые приняли участие, не готовы отворачиваться.
— По-твоему, все россияне должны жить сейчас с «кричащей стеной» в доме?
— Я не хочу, чтобы этот кусок интервью смотрелся потом как «мы провалились как человечество», но да, думаю, все должны жить с кричащей стеной.
Мне кажется, именно из-за того, что многие россияне «живут свою маленькую жизнь», война длится больше года. Или из-за того, что многие люди не научились встраивать помощь и соучастие в свою жизнь.
Поэтому, конечно, мне хочется ответить: «Да, я хочу, чтобы все в ужасе были. Чтобы всех это заботило так же, как меня». Но я понимаю, что я не могу ни от кого ничего требовать. А ещё это напоминает белое пальто. Наверное, очень многим людям тяжело, кто-то руководствуется другими целями или ориентирами. Но я в какой-то дереализации очень часто нахожусь — если мы видим одни и те же новости, то почему мы не реагируем одинаково?
Фотографии: Григорий Радченко
The content is sole responsibility of Aliq media and does not necessarily reflect the views of the European Union
The ESU project is run by Human Rights House Foundation as part of a consortium led by ERIM and partnering with East Europe Foundation, Human Rights House Tbilisi, Barys Zvoszkau Belarusian Human Rights House and the Black Sea Trust, and funded by the European Union