По весенним данным министерства экономики Армении, в 2022 году в Армению приехало около 110 тысяч россиян, которые, по словам главы ведомства Вагана Керобяна, «остались в стране на постоянное проживание».
Как отмечает в своем недавнем исследовании берлинский Центр восточноевропейских и международных исследований при Университете Гумбольдта (ZOIS), проводивший опрос среди российских эмигрантов в Армении и Грузии, «около половины опрошенных в обеих странах пока не определились, на какой срок они покинули Россию». При этом, по данным исследователей, 20% россиян, проинтервьюированных в Армении, заявляют, что «покинули Россию навсегда», а 27% отмечают, что больше «не чувствуют ответственности за политическое будущее России».
Результаты исследования также показывают более высокий уровень антивоенных настроений и опыта участия в протестах: среди респондентов в Армении 26% участвовали в антивоенных акциях еще до отъезда из России, тогда как в Грузии таких лишь 11%.
Проинтервьюированные в Армении россияне «чаще обсуждают политику с друзьями и родными, чаще читают новости и вступают в политические дискуссии в социальных сетях». К тому же в Армении вину за начало войны в Украине возлагают на правительство РФ три четверти опрошенных россиян (в Грузии — две трети). Наконец, «армянская» часть российской эмиграции, согласно проведенному исследованию, разделяет более прогрессивные взгляды, что, в частности, подтверждается количеством положительных ответов на вопрос о допустимости однополых отношений между взрослыми людьми по обоюдному согласию.
Чтобы понять основные мотивы и настроения российских эмигрантов, корреспондент «Aliq Media» побеседовал с несколькими из тех, кто переехал в Армению в промежутке с начала марта до ноября 2022 года. Всех их объединяет неприятие режима Владимира Путина и войны России с Украиной. Некоторые из них намерены остаться в Армении на более или менее продолжительное время, другие собираются ехать дальше, в Европу. Возвращаться в Россию сейчас никто из них не желает.
«После очередного задержания мы посмотрели друг на друга и сказали: “Надо ехать!”»
Ольга Елсакова со своим мужем Алексеем и двумя детьми прилетели в Ереван из Архангельска в марте 2022 года, в первой волне антивоенной эмиграции. В своем городе Ольга была активисткой местного штаба Навального. Алексей защищал Шиес.
— Мы решили уехать из России после того, как меня три раза задержали на антивоенных пикетах после начала вторжения в Украину, — рассказывает Ольга. — В первые дни в Архангельске полицейские не составляли протоколы на пикетчиков: просто забирали в отдел и потом, через три часа, отпускали, чтобы сорвать акцию. Лешу тоже один раз забрали. После очередного задержания мы посмотрели друг на друга и сказали: «Надо ехать». Хотя до этого мы считали, что нужно оставаться в России, как-то бороться. Но у меня уже и в довоенное время были штрафы, обязательные работы за участие в протестных акциях. И, в целом, в России уже страшно было оставаться после начала войны, и не только из-за действий и угроз силовиков. Просто идешь по городу, и у тебя полное ощущение, что ты — в оккупированной стране.
Ярослав Сироткин
В том же марте 2022 года в Ереван приехал и ярославский ЛГБТ-активист Ярослав Сироткин. У себя в городе Ярослав вышел на антивоенный пикет еще 23 февраля, когда угроза вторжения в Украину буквально уже витала в воздухе.
— В шесть утра 24 февраля мне начали писать знакомые из Одессы, Харькова, Львова, Киева, что началась война и их бомбят, — вспоминает Сироткин. — Это меня потрясло. В моем родном Ярославле сразу же начались стихийные акции протеста, в которых в основном участвовала молодежь, студенты. Следующие две-три недели я судорожно мониторил все новости и одновременно консультировал наших пикетчиков, рассказывал им, как действовать так, чтобы избежать задержания. В первые дни мы многих уберегли от этого, но затем полиция стала забирать всех. Забрали на пикете и моего гражданского мужа. Задержанных, как водится, грубо обыскивали, допрашивали, угрожали, пытались вербовать. И пришло осознание, что рано или поздно задержат всех и будут фабриковать на них уголовные дела.
В апреле 2022 года Сироткину, что называется, вдогонку прилетело извещение российского минюста о том, что его признали «СМИ-иноагентом».
В мае 2022 года в Армении оказалась 26-летняя калининградская активистка Виктория, прилетевшая со своим молодым человеком. Причинами отъезда, по словам активистки, послужило, как и у многих, «нежелание находиться в стране-агрессоре», а также угроза уголовного преследования за антивоенную позицию.
— В Калининграде я ходила на антивоенные, оппозиционные митинги, — рассказывает Виктория. — Мои друзья, в том числе из штаба Навального, подвергались преследованию еще до войны. Задержания были регулярно, на каждой акции. После начала войны мы с моим молодым человеком, активистом штаба Навального увидели, что буквально каждый день в России принимаются все больше новых законов, один репрессивнее другого, и по этим законам людям грозят уже большие сроки. Рано или поздно мы бы сами попали под этот пресс из-за своей антивоенной позиции. И в целом в России было уже очень напряженная атмосфера. Гнетущее ощущение — идет война, и никак нельзя выразить свое недовольство этим.
Санкт-петербургский активист Александр Шерченков очутился в Ереване в начале июня 2022 года, уехав, как и многие, из-за угрозы политического преследования. Ему вменяли самую «популярную» в нынешнее время статью — «дискредитация Вооруженных сил РФ».
— Я выходил на антивоенные пикеты с плакатом «Нет войне!» раз пятнадцать, — говорит Шерченков. — Митинги быстро затихли из-за угрозы посадок и оставались только одиночные пикеты. Несколько раз я даже сам на себя вызывал полицию.
С одной стороны, да, это смешно — я как бы коллекционировал «дискредитации», в первую очередь, чтобы выразить свой протест против войны, агрессии моей страны, и еще потому, что я не мог молчать. К концу весны мне грозило уже уголовное преследование. Сотрудник 28-го отдела полиции Санкт-Петербурга намекнул мне, что у меня есть два дня на то, чтобы уехать из России, после чего они возбудят уголовное дело. Знакомые помогли мне с деньгами на билет, помогли с документами, и я улетел в Армению.
Наконец, дизайнер из Екатеринбурга Иван Любимов прилетел в Ереван лишь в ноябре прошлого года. До этого он, с начала войны регулярно выходил на антивоенные акции в своем городе и, по его выражению, «побывал во всех полицейских участках Екатеринбурга».
— Я сперва намеревался еще какое-то время побыть в России, — говорит Иван. — Думал, что будут продолжать ходить на митинги, судиться по своим задержаниям и арестам, в общем, выражать свою позицию, находясь внутри страны. Но когда меня заперли в спецприемник [для административно арестованных — ред.], стало понятно, что мне в скором будущем грозит уже уголовная статья, и неизвестно, какой она будет — «экстремистская», «террористическая», или же подбросят наркотики. У меня к концу ноября уже вступили в силу три наказания по дискредитации российской армии и два наказания за нарушение законодательства о митингах. Поэтому ко мне в любой момент могли прийти и закрыть уже не в спецприемник, а в СИЗО по уголовному делу.
Активист вспоминает, что в своих плакатах для митингов и пикетов он часто использовал религиозные мотивы. Так, на один из майских пикетов в 2022 году он вышел с плакатом, на котором, по его словам, была цитата из доклада ООН о количество погибших в Украине и было нарисовано изображение известной иконы «Богоматерь Семистрельная».
— Полицейские поначалу не знали, что со мной делать из-за этого плаката. Они приходили, вызывали меня для объяснений несколько раз и в итоге составили протокол об отсутствии правонарушения. Но потом что-то поменялось, и меня стали привлекать уже за каждый плакат.
Иван рассказывает, что из-за этих событий он был вынужден расстаться со своей девушкой. По его словам, «она надеялась, что все это рано или поздно кончится и можно будет пока тихо отсидеться».
— Я так уже не мог, — признается Любимов. — До войны я ходил на оппозиционные митинги, но соблюдал какую-то конспирацию, и поэтому у меня не было задержаний. А тут стало уже все равно.
В ноябре Иван отфотографировал и оцифровал свой дизайнерский архив, оформил жалобу по своим задержаниям в Европейский суд по правам человека и уехал в Армению. В начале декабря к нему в квартиру пришли полицейские, но активиста уже не застали.
Иван Любимов
Новая жизнь в Армении
— Про Армению мы раньше ничего не знали, — рассказывает Ольга, — Даже не успели почитать про нее; решили, что приедем и на месте разберемся. Не понравится — поедем куда-то дальше. Но, вот, живем здесь уже больше года. Ребенок у нас учится в школе. Муж тоже учится. Я подрабатываю журналистом и сотрудничаю в местной НКО, которая помогает беженцам — в основном из Сирии и Ливана. Мне дают небольшие заказы по вязанию, рукоделию: часть оплаты идет мне, а часть — организации.
Активистка говорит, что чувствует себя обязанной также помогать как украинским беженцам, так и российским политэмигрантам — их товарищам по несчастью.
— Для украинцев я приношу в центр «Этос» одежду, делаю какой-то мерч — например, шью сердечки в цветах украинского и армянского флагов, выручка от продажи которых идет на гуманитарную помощь беженцам. Помогаю, конечно, и информационно в своих телеграм-каналах. Вместе с тем, мы постоянно занимаемся помощью российским политзаключенным, например, проводим в Ковчеге «Вечера писем». Я считаю, что помогать им, делать так, чтобы мир не забывал про них — это наш моральный долг как эмигрантов.
Активистка Виктория также приносит в центр «Этос» гуманитарную помощь беженцам из Украины и Арцаха, ходит в Ереване на антивоенные митинги. На какие-то особые бытовые трудности активистка не жалуется.
— Первое время мы жили в шелтере, — рассказывает Виктория. — В Армении мы оказались в первый раз; сперва было ничего непонятно. Затем нашли постоянное жилье. Мой молодой человек нашел работу в местной компании. Я сперва работала удаленно, а затем тоже нашла здесь работу — довольно простую, в сфере обслуживания. Это лучше, чем ничего.
Ярослав Сироткин сразу по приезду в Ереван занялся организацией временного пристанища для российских эмигрантов.
— «Ковчега» тогда еще не было и мы организовали свой шелтер. Конечно, значительное время заняло администрирование и соблюдение протоколов безопасности. Шелтер просуществовал до июля 2022 года; через него прошло около полусотни человек. Мы оказывали людям самую разную помощь, в том числе, психологическую.
У некоторых эмигрантов были понятные проблемы, обострившиеся на фоне переезда, но мы всем постарались помочь получить медицинское обследование и лечение при посредстве армянских организаций, которые нам всячески помогали.
Сейчас Ярослав периодически работает волонтером в «Ковчеге», а также помогает в работе инициативы «Тепло для Бабака» (проект помощи пострадавшему от войны поселку Ковшаровка в Харьковской области).
Иван Любимов также периодически оказывает гуманитарную помощь украинцам — перечисляет средства организациям, которые, по его словам, дальше уже распределяют их по степени необходимости, в том числе на помощь украинским медикам или же на восстановление разрушенной российскими войсками инфраструктуры.
Вместе с тем, активист старается не осуждать тех россиян, которые лишены материальных возможностей помогать украинцам.
— В Ереване положение многих российских политэмигрантов немногим отличается от положения беженцев из Украины. Они — россияне — уехали с одним чемоданом или рюкзаком, у них зачастую нет работы здесь, они лишились работы там [в России], их счета заблокированы, накопления изъяты. Конечно, всегда можно просто волонтерить, не обязательно это должны быть какие-то материальные вещи.
В этой связи Любимов замечает, что сейчас критически относится к лозунгу «Нет войне!», который часто звучит на антивоенных митингах, проводимых российской эмиграцией.
— Это какой-то размытый лозунг. Что он значит? Что Украина должна сейчас остановиться и не освобождать свои, оккупированные Россией территории?! Сейчас лозунг должен быть один: «Поддержи Украину!»
В Ереване Иван, как и прежде, рисует плакаты для антивоенных митингов. Живет скромно, в хостеле, не жалуясь на какие-либо бытовые трудности.
— До отъезда я сидел в спецприемнике, а здесь оказался во вполне сносных условиях. К какому-то особенному комфорту я не стремлюсь и не намерен привыкать.
Уехать из Армении или остаться?
На вопрос, как долго активисты намерены оставаться в Армении, они отвечают по-разному. Большинство опрошенных все же склоняются к мысли, что им нужно ехать дальше, а кто-то уже готовится к отъезду.
— Мы сомневаемся, стоит ли нам здесь получать гражданство, — говорит Ольга Елсакова, — не очень-то тут спокойно на границах сейчас, и непонятно, как будет в будущем. У меня сын фактически призывного возраста, и мне не хотелось бы, чтобы его призвали в армию, тем более если вновь будет военный конфликт [с Азербайджаном]. Поэтому мы с мужем не исключаем, что в ближайшем будущем двинемся дальше, скажем, в одну из европейских стран, осмотримся там и решим что-то окончательно.
Иван Любимов определенно собирается перебраться в Европу уже в нынешнем году.
— Если бы у Армении не было таких плотных связей с Россией, такой зависимости от нее, тогда можно было бы здесь остаться. А так лучше уехать в какую-нибудь «недружественную» России страну. Мне все равно где жить с точки зрения заработка — я работаю удаленно, на фрилансе. Для меня главное то, как в стране соблюдается законность, основные права человека, и чтобы эта страна никоим образом не зависела от России. Так что здесь, в Армении, я чувствую себя не в полной безопасности. А так страна чудесная. Люди, природа, культура — просто прекрасные.
Ярослав Сироткин также заявляет, что уже готов «двинуться дальше».
— Здесь, в Армении, я уже выполнил для себя всё, что хотел, и одновременно помог достаточно большому количеству людей. К тому же в Армении я бывал и раньше. Но у меня есть ощущение, что мне как личности необходимо расти и двигаться дальше, получать новое современное образование, учить новые языки, интегрироваться в западную культуру, взять от нее все лучшее. А из Армении я навсегда увезу благодарность к этой стране, которая надолго стала моим домом. Уехав отсюда, я буду всем рассказывать, какая это замечательная страна, о том, какие у нее, к сожалению, есть проблемы, на которые международное сообщество до сих пор обращает мало внимания. И однажды я сюда вернусь.
Калининградка Виктория признается, что долгосрочных планов они с ее молодым человеком пока не строят.
— Горизонт планирования сейчас сократился буквально до одного дня. Если будет возможность остаться в Армении — останемся. Будет возможность уехать в другую страну — уедем.
Александр Шерченков
Из опрошенных лишь Александр Шерченков готов остаться в Армении неопределенно долго.
— Мне комфортно в Ереване. В Европу я вообще не хочу, хотя уровень жизни там, конечно, лучше, чем в Армении. Да и загранпаспорта у меня нет — я его так и не успел сделать.
«Прекрасная Россия Будущего» умерла 24 февраля 2022 года
Очевидно, что подавляющее большинство эмигрантов испытывают вполне человеческое чувство — тоску по покинутой родине, и время от времени обсуждают друг с другом некие варианты возвращения в Россию в случае начала там демократических перемен. Возможность возврата в страну при нынешнем режиме, пока не окончена война с Украиной, они категорически отвергают.
— Нет, в Россию мы не собираемся возвращаться. Я туда даже психологически не хочу ехать, — замечает Ольга Елсакова.
Иван Любимов отмечает, что если он и скучает, то не по родине, а по родным и близким людям.
— С другими видами тоски, например, по знакомым в родном городе местам, можно смириться. Я с 24 февраля разочаровался в России, поскольку очень мало людей вышли на антивоенные митинги. Второе разочарование было, когда не случилось протестов против осенней мобилизации. Поэтому никакого желания приезжать в Россию у меня нет. Ближайшие пять лет таких планов у меня нет точно.
Он оговаривается, что мог бы вернуться в Россию через какое-то время, если бы там произошли реальные демократические перемены.
Ярослав Сироткин признается, что некий приступ тоски он испытал в апреле прошлого года, когда его признали иноагентом.
— Я воспринял это как намек, что, мол, ты назад уже больше не приедешь. Ко мне пришло понимание, что этот ярлык отдаляет меня от значительного количества людей, с которыми я ранее взаимодействовал. И на то, чтобы смириться с отсутствием перспективы вернуться на родину, у меня ушло месяца три-четыре.
Тут мне очень помогла интеграция в местное сообщество в Ереване — живое общение, изучение армянского языка, культуры.
Ярослав говорит, что ностальгию по родине ему помогает преодолевать четкое понимание, что той России, из которой он уехал в прошлом году, больше нет.
— Там уже что-то другое. И туда уже не вернешься — некуда возвращаться.
Вместе с тем, он, как и другие активисты, не исключает возможности возвращения в случае начала в России демократических перемен.
— Пока жив Путин, я, естественно, туда возвращаться не хочу. Но если будет полная перезагрузка политической системы или хотя бы освобождение политзаключенных, если будет реальный возврат к Конституции РФ в редакции 1993 года — тогда можно подумать о возвращении. Можно вернуться, чтобы включиться в работу по ликвидации последствий этих страшных для страны десятилетий правления Путина.
При этом Сироткин говорит, что отдает себе отчет в том, что такая деятельность будет предельно осложнена многочисленными последствиями той катастрофы, которая произошла с Россией в результате начала войны против Украины.
— Концепция «Прекрасной России будущего», которую выстраивала раньше демократическая оппозиция, умерла 24 февраля 2022 года. Да, я горжусь теми людьми, которые сражаются за нее и сейчас, сидят за нее в тюрьмах. Но 24 февраля подняло очень много вопросов о том, какой должна быть страна, если она хочет как-то возродиться. Вопросов политических, национальных, культурных. Предельно ясно, что Россия может существовать только как полноценная федерация, а не как империя.
Петербуржец Александр Шерченков признается, что ностальгия по родине его мучает довольно сильно, но возвращение в Россию в ближайшее время он исключает.
— Я очень хочу вернуться в Питер, и первые полгода, больше всего в первые три месяца, я сильно рефлексировал, хотел уехать, но, слава богу не уехал, потому что люди потратили материальные и моральные силы на мою эмиграцию. Вернуться — это значило бы наплевать на их помощь. Да и это небезопасно.
Психологически я справляюсь — помогает общение с новыми друзьями здесь, волонтерство. Общаюсь в мессенджерах с друзьями, которые остались в России.
Шерченков все же говорит, что он надеется на «падение путинского режима в ближайшее время» и тогда можно будет подумать о возвращении.
— Хотя многие эмигранты не планируют возвращаться, — замечает при этом активист. — У меня уже несколько знакомых уехали в Германию и намерены там остаться.
Калининградка Виктория говорит, что справляться с ностальгией ей помогает общение с такими же эмигрантами из России.
— Я могу ходить в Ковчег, общаться с людьми, которые испытывают те же настроения. Можно позволять себе ностальгировать таким образом — перечитывать книги, которые раньше читала, пересматривать старые фильмы, рассматривать старые фотографии, видео. Помогает и общение с родными, с друзьями в мессенджерах. Хотя общение с родителями дается мне тяжело. Они придерживаются иной политической позиции, а мне хотелось бы, чтобы они меня понимали.
Активистка также весьма скептически относится к варианту возвращения на родину.
— Конечно, временами я испытываю тоску по родным местам. Вспоминаю довоенные годы, что-то из детства. Становится очень обидно, что страна дошла до такого состояния, что превращается в тоталитарное государство наподобие Северной Кореи или Ирана. Но вариант возвращения на родину нам хотелось бы исключить до последнего.
Моему парню как-то приснился сон, что он вернулся, и когда он проснулся, то сказал, что счастлив, что он на самом деле в Армении. А лично я даже не представляю, насколько в России всё ухудшилось. Мне кажется, если я приеду, то эта страна даже будет для меня какой-то чужой.
Виктория опасается, что в российском социуме в ближайшие годы могут произойти какие-то необратимые изменения, которые не позволят ей вернуться на родину по уже чисто психологическим причинам.
— Если в России произойдут какие-то изменения, начнется освобождение политзаключенных, и люди прямо колоннами начнут возвращаться, оппозиция начнет легальную борьбу за демократические перемены — тогда стоит об этом подумать. Если будет видно, что Россия уходит от диктатуры, прекращает войны с другими странами и насилие над собственными гражданами, тогда бы и я вернулась. Но и тут есть такой тревожный, беспокоящий меня момент — я боюсь, что к этому времени люди там уже сильно поменяются. И я не знаю, буду ли я, вернувшись, чувствовать себя как дома.
The content is sole responsibility of Aliq media and does not necessarily reflect the views of the European Union
The ESU project is run by Human Rights House Foundation as part of a consortium led by ERIM and partnering with East Europe Foundation, Human Rights House Tbilisi, Barys Zvoszkau Belarusian Human Rights House and the Black Sea Trust, and funded by the European Union