Моноспектакль «Я здесь» (режиссер Егор Трухин) начинается с тривиального, но действенного хода: актер появляется в зрительном зале, как бы не понимая, где оказался. Далее следует его длительный, сбивчивый монолог, напоминающий речь юродивого.
Локальные шуточки переходят в посыпание головы пеплом по поводу войны, а также декламацию обрывков стихотворений русскоязычных поэтов и поэтесс. Стихотворения в исполнении актера Анатолия Белого приобретают странную эмоциональную окраску. Например, жизнеутверждающий текст Михаила Айзенберга со строчками «Жизнь, и еще не вся. // Жаловаться нельзя», прочитанный в надрывной, истерической манере узнается далеко не с первого предложения.
На уровне содержания монолог напоминает, скорее, трансляцию речи бессознательного усредненного россиянина, настроенного против вторжения России в Украину. Усредненного — и поэтому воображаемого.
Впрочем, в этом языковом потоке порой проскакивают любопытные мысли вроде утверждения, что «мы теперь остались без времени». С темпоральностью после 24 февраля 2022 года действительно что-то произошло — я и сам не раз замечал, как мои знакомые путаются, на секунду замирают, пытаясь понять, какой сейчас год.
В целом, находясь на спектакле, я не мог отделаться от ощущения неловкости. Позже я подумал, что оно возникает из-за непонимания того, кому предназначено полуторачасовое сообщение актера. К примеру, мне как россиянину, уехавшему из России почти сразу после объявления войны, до скрежета в зубах знаком весь декларируемый спектр эмоций — от чувства вины до невозможности подключиться к страданиям других. И к этому спектру сама постановка ничего не добавляет, поэтому вместо утешения или катарсиса — неловкость и какое-то тупое раздражение.
Помимо прочего, в спектакле поражает «русскость» контекста. Кажется, что ты оказался в затянувшейся сцене какого-нибудь российского фильма, в которой пьяный человек рассуждает о стране и своей незадачливой жизни в ней. И хотя в спектакле делается попытка обыграть местные реалии, это выходит очень абстрактно, будто бы без знания этих реалий, но для какой-то «заграницы вообще».
В итоге получаем курьез: формально антиимперское содержание становится трансляцией надрывного ресентимента, выраженного в зачарованности субъекта русской культурой и такими привычными аффектациями, ей порождаемыми.
Впрочем, может быть, так и было задумано — недаром спектакль заканчивается фразой, вынесенной в название: «Я здесь». Это фраза произносится на фоне столпа вертикального света, разрезающего пространство сцены, словно мы видим оголенное сознание человека из страны-агрессора — оголенное, находящееся на перекрестке противоречий и вопросов, оставшихся без ответа.