Корреспондент AliqRu посетил дискуссию «Книги после войны» в Common Ground и не понял, зачем все это было.
Борис Александрович Куприянов (р. 1972) — личность в российских культурных кругах известная. Инженер-радиоэлектронщик по образованию, в 2002-м он создал и поныне здравствующий книжный магазин «Фаланстер», культовую точку интеллектуальной Москвы.
В 2016-м Куприянов запустил литературный сайт «Горький», который, опять же, остается самым заметным и значимым литературным медиа в России. В 2019-м Куприянов даже получил за «Горький» премию в миллион рублей от российского правительства как просветитель.
После начала войны сайт занял сдержанно-осуждающую позицию, при этом не делая однозначных заявлений, которые бы поставили его существование под угрозу. Перед каждой статьей на нем теперь высвечивается дисклеймер: «Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России».
Сам Куприянов через три дня после вторжения в Украину высказался куда более однозначно: «Я считаю, что моя Родина [Россия] оккупирована. Уже давно. Я плачу режиму ясак [налог, дань], аккуратно плачу и буду платить. Но… Я буду избегать любых контактов с государством… Не буду получать государственные гранты, президентские гранты и прочие государственные кредиты и субсидии. Не буду получать награды и призы от органов власти или организаций, учрежденных органами власти».
Тем более было интересно, что же человек с таким четким моральным компасом и таким основательным бэкграундом расскажет про войну и книги. В условиях, когда чтение новостей внушает просто хтонический ужас, чтение книг позволяет не только отрефлексировать (слово, которое Куприянов произносил на встрече чаще всего), но и уйти в какое-то безопасное пространство условности. Книги становятся буквально способом ментально выжить.
Книги о войне пишутся после войны. Порой и через 10-15 лет. Затем их издают. Но они прячутся или, наоборот, «прыгают» на нас в книжных, вызывая боль воспоминаний. За прошлый век канон «военной литературы» изменился очень сильно. Он не статичен. И не снимая вопроса, почему в веке нынешнем, после всех шедевров литературы о войне, она возможна, мы не знаем, какие книги нас ждут через 10 лет. Но нам доступен опыт Ремарка, Некрасова, Воннегута, Сэлинджера и Бёля. И именно нам с вами предстоит трудная, но обязательная дискуссия в четверг, 5 октября, в 18:00, в книжном — в особняке на Баграмяна.
Так выглядел анонс мероприятия. Трудной дискуссии не получилось. Вообще, кажется, дискуссии не получилось.
Чего точно не ожидаешь от такого важного разговора — так это упрощений. Разберем кратко тезисы Куприянова:
— После Первой и Второй мировых войн рождался новый литературный язык, который мог описать новую реальность. Вероятно, БК имел в виду модернизм и постмодернизм, но этих терминов он не произнес.
— После нынешней войны в Украине тоже должен родиться новый язык. По этой логике языки рождаются в результате осмысления мировых войн, значит украинская война либо уже эквивалентна Третьей мировой, либо грозит в нее превратиться?
— Про войну вообще ничего сказать нельзя, пока она идет, нужно 5-10 лет на рефлексию. В целом, очевидный факт, но собравшиеся в Common Ground как раз и хотели понять как именно эта рефлексия должна происходить, так как отчасти ощущают свою собственную роль и ответственность в этом процессе. Борис Александрович же лишь выразил уверенность, что рефлексия будет, потому что ее не может не быть.
— 90-е и Чеченская война до сих пор не осмыслены в литературе, а те книги, что про них есть, не годятся. Что с этим делать, Куприянов не знает. Мы тоже в полной растерянности. Выясняется, что не всякая война обязательно подвергается литературному осмыслению, а лишь та, которой «повезло» с участником.
— После начала войны посетители «Фаланстера» резко помолодели, а аудитория «Горького» снизилась почти вдвое из-за оттока украинцев и z-публики. Трактовать эту ситуацию в перспективе, Борис Александрович не стал. А нам жуть как хотелось понять, кто эти молодые и куда они поведут Россию?
— Воннегут и Сэлинджер говорят о войне, не говоря о войне. БК считает, что это очень важно. Почему, не поясняется.
Здесь нужно, наверное, дополнительно поиронизировать над тем, что мероприятие организовывал «Клуб Кафки и Оруэлла» — а Оруэлл еще задолго до украинской войны был однозначным лидером в книжных продажах в РФ.
Пока автор этих строк слушал по кругу давно знакомые тезисы, мысли уплывали в сторону, к действительно страшным вопросам на тему «война и книги». Несколько недель назад соседний Азербайджан обстрелял Степанакерт и несколько армянских сел в Нагорном Карабахе, начал военную операцию. За 4 дня все население Карабаха — больше 100 тысяч армян, — перешли границу Армении, спасаясь от расправ на почве этничности. Среди тех, кому не удалось добраться до Армении оказался меценат и миллиардер Рубен Варданян — именно благодаря его финансовой поддержке пространство Common Ground смогло состояться. Азербайджанцы похитили Варданяна на КПП в Лачинском коридоре. Похитили, увезли в Баку, обвинили в пособничестве терроризму и собираются посадить на 15 лет.
Вот еще одно важное слово для современной войны — терроризм. В современной геополитике оно имеет такую невероятную, почти магическую силу, что даже откровенное зло научилось использовать его для оправдания своих преступлений.
Но в уютной комнате, в окружении книжных полок было ощущение, что никого эта тема особо не интересует. Словно мы сидим не в Ереване, Республика Армения, а в том самом «Фаланстере», культур-капсуле посреди абстрактной постсоветской Москвы.
Рассуждая непосредственно о литературных процессах, в качестве примеров Куприянов постоянно называл четыре фамилии — Хэмингуэй, Воннегут, Сэлинджер и Ремарк. Владелец «Фаланстера» упомянул про «измельчание» читательской аудитории и важность литературы для рефлексии, но не стал в серьез рассматривать никого кроме читанных-перечитанных авторов програмной четверки.
Выходило обидно, потому что все четверо и так занимают неизменно топовые места в списках продаж самых непритязательных книжных магазинов. А хотелось погрузиться в сложный интеллектуальный мир литературных аналогий и поисков завсегдатаев «Фаланстера».
В какой-то момент Борис Александрович на голубом глазу (и довольно презрительно) сравнил Эрнста Юнгера с Александром Прохановым — что заставило заподозрить, что он не читал ни того ни другого, по крайней мере, внимательно.
А ведь можно было упомянуть Арно Шмидта и его «Ничейного отца детей» — о том, как выжить во внутренней эмиграции в самую страшную пору. Можно было вспомнить «Радугу Тяготения» Томаса Пинчона (стоявшую на полке прямо за спиной Куприянова во время встречи) — о том, что бы учиться понимать войну как непрерывный процесс бытования мира и страшный карнавал, который в то же время может одарить глубинным знанием о первоосновах.
Мог Борис Александрович рассказать про того же самого Юнгера — в Фаланстере продаются «Излучения», дневники периода Второй Мировой, в которых писатель, будучи офицером оккупационной армии, пытается пересоздать для себя заново мир, выяснить, на какой он стороне и почему, убегает в эстетизм, и постепенно разочаровывается в том, во что верил и за что сражался.
Шел 2023 год, а мы собираясь «интеллектуальным кругом» по-прежнему говорим про Ремарка, Хэмингуэя и советский культурный опыт. Такая дискуссия никуда не приводит, не привносит ничего нового, и просто продолжает крутить нас в мутной тине смешавшихся временных пластов прошлого.
Мы живем не после Первой или Второй мировой войны. Мир изменился, и мы пока не сумели его ни осмыслить, ни описать. Ответ «я понятия не имею, что происходит, и что будет дальше» — сегодня единственно честный.