Мы продолжаем серию интервью с представителями армянского интеллектуального пространства.
На этот раз у нас в гостях россиянин, переехавший в Армению — легенда российской школы дизайна, арт-директор, художник, основатель ювелирного бренда OPENJART и преподаватель бакалавриата Школы дизайна НИУ ВШЭ в Ереване — Стас Жицкий.
Поговорили о развитии и упадке дизайнерских школ, сохранении городской исторической архитектуры, умении нащупывать потребности меняющегося мира и неизбывном желании хулиганить.
Ниже представлена текстовая версия интервью:
Стас, спасибо, что согласились поговорить с нами. Интересно взглянуть на ту страну, где мы сейчас живем, глазами тех, кто сюда приехал. И два с лишним года — это уже, наверное, серьезный срок: можно говорить и о впечатлениях, и, может быть, даже о стереотипах, которые возникли, и о прочем.
Вы художник, дизайнер, а также, как пишут в Википедии, обладатель более 30 наград в области дизайна. Книголюб, любитель хорошего алкоголя, что еще я забыл сказать? Преподаватель. Работник в издании «СНОБ», об этом мы тоже еще поговорим.
Я почему-то все это перечисляю — у меня создалось впечатление, что вы такой по-хорошему хулиганистый человек.
В принципе да, хулиганистый, при этом хулиганю в совершенно в разных направлениях. Не люблю заниматься чем-то одним долго и постоянно, поэтому перманентно занимаюсь абсолютно разными вещами.
Например, сейчас я делаю жутко дорогое ювелирное изделие, дизайн для него. Потом, разрисовываю несколько стенок в питейных заведениях Еревана. Это к вопросу о любви к алкоголе. Вот, что еще? Мучаю своих студентов производственной практикой. Например, делаю логотип для монашеского скита в России. И при этом делаю логотип для одного армянского медиа.
Часов в сутках хватает?
Нет, не хватает категорически. Притом, что люди, с которыми я работаю, разбросаны по всему миру. Мы все еще в эпоху ковида научились работать онлайн. И поэтому я иногда удивляю людей, отправляя сообщение в полчетвертого утра.
Приходится работать таким образом. Когда кончаются силы, я просто ложусь спать. Это совершенно не зависит от времени суток. Как только силы появляются, я просыпаюсь и сажусь работать.
Хорошо, давайте обо всем по порядку. Вы сколько уже в Армении?
С того момента, как началась война. Мы приехали сюда практически сразу. Осмотрелись. Решили, что, пожалуй, мы здесь хотим жить. Вернулись на короткий период в Москву, закрыли какие-то дела и приехали сюда. То есть беспрерывных 2 года точно уже есть.
Смотрите, вы, наверное, знаете, что первое, о чем спрашивают армяне, когда знакомятся — как вам Армения? И второй главный вопрос, а почему именно в Армению?
Почему именно Армения? На самом деле у меня нет рационального ответа на этот вопрос. Потому что я практически ничего про Армению не знал, хотя один раз и приезжал сюда раньше. Это была деловая и абсолютно не информативная для меня поездка. Никаких рациональных соображений у нас не было, кроме того обстоятельства, что у нас просто тогда кончились шенгенские визы, поэтому мы не поехали в Европу. А из тех стран, в которые пускают без виз, благодаря совету детей выбрали Армению. И мы совершенно ни разу не пожалели об этом.
Давайте небольшой рейтинг тогда составим. К примеру, три открытия и три разочарования от Армении за эти два года.
Первое и самое важное открытие — это люди. Это главная ценность страны — никакая не древняя история, архитектура и, не знаю, не абрикосы. Есть какое-то невероятное единение армян между собой, плюс абсолютная, стопроцентная, мгновенная готовность помочь другому человеку, не обязательно армянину. Наверное, если мы будем разбирать причины такого качества народа, мы их отыщем, потому что армянам в течение всей своей истории приходилось выживать. И выживать можно было только помогая друг другу. Это не передается с генами, но передается с очень тяжелой, драматичной историей страны. От отца к сыну, от матери к дочери и так далее.
Это качество меня абсолютно потрясло, и примеров его проявлений множество. Вчера я шел по улице и увидел, как какой-то мужичок вытаскивает из своего пикапа тележки, нагруженные коробками с какими-то бананами или апельсинами. Видно, что ему тяжело. И вдруг идущий мимо человек в хорошем костюме хватает эту тележку и помогает ему.
А что касается разочарований, были они?
Архитектура последних 20 лет меня удручает. Меня жутко пугает и расстраивает Северный проспект, например. Еще и потому, что я как бы силюсь вообразить, на месте чего он построен, сколько там разрушено было всего исторически важного для культуры. Это был генплан Таманяна, но я думаю, что Таманяну в страшном сне не могли бы присниться те здания, которые построили там. И таких зданий по Еревану очень много. Почему-то практически не сохранились традиции так называемой сталинской архитектуры, то есть это 20-е — 40-е годы.
Но она же не просто сталинская, она же здесь переосмысленная.
Абсолютно верно. Здесь сюда в неё привнесён очень большой процент национального колорита. Поэтому она совершенно уникальна.
И еще есть второй, тоже совершенно уникальный период армянской архитектуры. Это такой вот брутальный модернизм советский, 70-е и 80-е годы. Тут много такого, но при этом много и того, что уже не сохранили. То есть то, что уже разрушили.
А почему не сохраняют?
Я не понимаю. Для меня это какой-то парадокс, ведь эта архитектура является национальным капиталом. Это не просто культурная ценность, но и вполне себе монетизируемые places of interest, что называется. То есть это то, на что люди сюда приедут посмотреть. Мало оставить 10 храмов 9 века где-то на задворках Еревана. Оставьте Ереван, оставьте Конд, который можно, что называется, джентрифицировать. А не строить на его месте, как это, кажется, сейчас планируется, международный торговый центр.
Остальные разочарования более мелкие — например, мусор. Между прочим, понаехавшие релоканты уже, по-моему, несколько десятков тонн мусора в Ереване собрали. Причем они заразили своим примеров и самих ереванцев. И это очень четко видно.
Еще по поводу разочарований. Я часто слышу высказывания о том, какой Путин молодец. И, конечно, меня как человека, который уехал от режима, это коробит. Сталкивались с таким?
Конечно. Мне кажется, для этого просто есть какие-то очень веские исторические причины, потому что Армения всегда была таким необъявленным младшим братом России. При этом война — это плохо, а Путин молодец. Вот такой парадокс.
С одной стороны, можно говорить, что это результат имперской политики. А с другой стороны, вероятно, это имперская политика в какие-то моменты Армению спасала. Например, в ситуации войны с турками. Исторически у армян сложилось ощущение, что в случае чего Россия спасет, Россия защитит, Россия поможет.
По-моему, после сентября 2023 года практически у всех должны были эти сомнения рассеяться.
Слушайте, не все специалисты в политике, не все следят за новостями, а многие просто держатся за какую-то традиционную точку зрения.
Хорошо, давайте вернемся к Стасу Жицкому. Цитата. Из вас. «Надо что-то отдавать миру. А если то, что ты делаешь, мир не берет, подумай. Может, ты можешь что-то другое сделать, и мир это примет». 2012 год. Часто ли приходилось менять деятельность, чтобы мир принял?
Не постоянно, но регулярно, скажем так. Но я считаю, что это абсолютно нормальный процесс нащупывания отношений с миром. Мир меняется, ты меняешься, да, вот. И где-то вы можете не совпадать, и никакой тщательный и сильно продуманный анализ здесь не помогает.
А нет ли в этом некого комформизма? Как же фраза «не стоит прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше он прогнется под нас»?
Надо находить какую-то меру. То есть, с одной стороны, прогибаясь или, скорее, адаптируясь к миру, нужно все-таки делать это не стопроцентно, и тогда мир немножко прогибаться начнет тоже. То есть, вот тут должна быть очень хитрая тактика.
Некий принцип «айки-до»?
Да. Использовать энергию противника. В принципе это приносит какие-то педагогические результаты для мира тоже.
Вы сразу переметнулись на педагогику…
Воспитание мира. Конечно, да, это педагогика в смысле воспитания мира.
Получается?
Немножко, да, а многое и не может получиться, вероятно. Так не бывает. Ну, бывает, но в каких-то нереально редких случаях, типа Каземира Малевича, например.
Я это имел в виду, когда приводил цитату из «Машины времени»: мы знаем, что в истории много подобных примеров, хотя, конечно, на общем фоне это единичные всплески.
В том-то и дело, мы же при этом не знаем, сколько таких случаев получалось провальными, и мир их не принял. Именно поэтому мы про них ничего не знаем. Потому что мир нам про это всё не рассказал, он это проигнорировал, он забыл это, всё, этого нет.
Сколько таких Малевичей приходило к миру, говоря: «На, смотри, что я тебе сделал»? А мир говорил «Да иди ты, мне это вообще не нужно». И забывал про это мгновенно. И мы этого не знаем.
Вы преподавали в Высшей Школе Экономики в Москве. И сейчас преподается в Ереване в Славянском университете. Вы говорили в интервью, что преподаете только практику.То есть нет лекций как таковых. А, собственно, чему же тогда учите студентов?
Собственно, учу их работать. Пускай знания они собирают в процессе практического обучения. Лекции мне читать скучно.
А как же принцип «научитесь сначала делать табуретки, а потом венские стулья»? Я имею в виду изучение каких-то базовых для дизайна вещей.
Мы берем венские стулья сразу, и делаем их, и начинаем разбирать, почему они не получаются. Просто на этом условном кривом венском стуле мы и пытаемся понять, почему он кривой, почему на нем сидеть неудобно, почему он не венский.
Естественно, что в процессе мы теоретические какие-то части тоже затрагиваем. Получается, у меня своего рода микролекции перемежаются практическими занятиями.
Но как при этом продавить систему образования? Ведь и в России, и в Армении существуют учебные планы. Все это надо сдать, утвердить в деканате и прочее.
Тем и замечательна школа дизайна, что она позволяет делать такие вещи. Это не кафедра, а именно школа при ВУЗе.
Как здесь вас приняли преподаватели руководства ВУЗа?
Пока у нас прошел только один учебный год. Вообще я никаких проблем не почувствовал. Никто не влезает, не вмешивается, всё совершенно нормально. Что касается сугубо профессионального образования, к нам не влезает просто никто вообще. То есть мы делаем то, что мы делали и до этого в России.
И вот к вопросу о том, а как же там учебные планы — все, они конечно есть. У нас есть страшный документ под названием «Карта креативных компетенций». Но она на самом деле предполагает довольно высокую степень свободы. И, собственно, я и в Москве занимался практическими занятиями, и сейчас с московскими студентами занимаюсь онлайн ровно таким же практическими занятиями.
Я знаю, что вы ругались на армянских студентов.
Это был мой первый курс. Я на них ругался немножко, да. У меня до этого не было первокурсников. Вот в чем проблема. Обычно мои дисциплины начинаются с третьего курса. Возможно, поэтому я получил немножко не то, что ожидал.
Во-первых, потому что пришли совсем дети. Что не плохо и не хорошо, просто факт. Во-вторых, потому что они дети, они, может, не всегда правильно понимали, туда ли они пришли. На третьем курсе происходит уже некоторый отсев. Кто понял, что пришел не туда, тот ушел. Есть еще одна причина: все-таки здесь сильно меньше выбора в плане того, куда пойти учиться.
Хотя визуально кажется, что Ереван очень студенческий город. Но именно по этой специальности он не очень студенческий. Если ты хочешь быть математиком или филологом, то наверное. Но человеку, который хочет стать дизайнером, особо некуда пойти. Нет такой традиции.
А армянские и русские студенты разные? Или студенты — это всегда студенты?
Студенты всегда студенты. Они всегда живые, всегда любопытные, всегда дремучие, к сожалению. Ничего они не знают — что российские, что армянские. Ничего не знают, просто темные.
А хотят знать?
Хотят. Получается так, что просто никто им не дал тех знаний и даже тех ощущений, которые они хотели бы получить. Они не тупые. Они хотят знать. Они просто этого не получили. Бедные. Это проблема.
Может, им немножко не хватает энергичности, может, они немножко замучены. И действительно, я жаловался на армянских студентов, потому что они очень, как бы сказать, ленивенькие. Я себя помню в их возрасте — если бы мне давали те возможности, которые мы им сейчас даем, я был бы на седьмом небе от счастья, я пахал бы по 24 часа в сутки.
Наверное, это можно счесть какой-то старческой ворчливостью. Всегда же все говорят, что молодежь-то нынче какая пошла не та. Но, с другой стороны, конечно же, когда я был молодой, я жил в совершенно другой ситуации, в другой стране, в другой парадигме.
За любую возможность я цеплялся просто руками, зубами, ногами и всем чем можно было цепляться. А тут как бы всё перед тобой открыто, но — сегодня не уцепился, а завтра что-нибудь другое появится, можно будет уцепиться за что-нибудь ещё. То есть я понимаю, откуда берётся такая вот расслабленность. Богатство выбора порождает его отсутствие. Получается, когда есть из чего выбирать, можно и не выбирать. Парадокс сегодняшнего дня. Да. Получается так.
Еще один проект, о котором говорят в связи с вашим именем — это так называемая стенка на втором этаже в школе дизайна при московской Вышке. Во время занятия вы привели своих студентов и студенток к унылой стенке коридора второго этажа, дали им маркеры и сказали: «Самовыражайтесь!».
Да, эта стенка стала легендарной. Знаю, что создавался даже канал в телегаме — «стенки второго этажа». Он постоянно обновляется.
Был ли момент, когда вы поняли, что люди на этом занятии почувствовали свободу? Не знаю, может, это какой-то рисунок на стенке, момент, когда человек взял маркер.
Да, конечно. Это было, когда кто-то из студентов, не моих, проходя мимо, спросил: «Что это вы тут делаете?». И ему ответили: «Давай тоже нарисуй что-нибудь».
Так просто дать свободу человеку?
Угу. И человек не знает, что ее можно так просто получить. Это наша с вами беда. Есть такая дурацкая фраза из интернета — а что, так можно было? Да. Только ты про это не знаешь. А когда ты видишь, что другому можно, ты понимаешь, что можно и тебе.
Сейчас эта стенка растянулась, по-моему, уже метров на 50. Там длинный такой коридор, и всё дорисовывает, дорисовывает, дорисовывает.
О вашем первом занятии в Ереване тоже ходят легенды. Вы взяли студентов и пошли на помойку. Сказали: «Берите любой материал и творите».
Да, на первом занятии мы пошли на помойку. И я им говорю: «Ищите здесь то, что вы будете использовать в своей работе, нам надо сделать из этой стены произведение искусства». Соответственно, все материалы мы находим под ногами или в мусорных контейнерах.
Я когда узнал, что вы так сделали, у меня мгновенно возникла ассоциация с музеем Параджанова.
У Параджанова, конечно, мусор эстетизированный. Он же брал все-таки осколки тарелок, какие-то красивые вещи. Если не брать в расчет его тюремные работы. А мы брали всякое.
Но в принципе, конечно, это очень похоже на методику Параджанова. Ну, это нормально — брать, что называется, такие ready-made материалы. Вот что тебе бог послал, то и бери.
Продолжая тему Параджанова. Я так понимаю, что он вам в том числе и этим близок.
Конечно. Не как режиссер, а именно как художник. Недавно я проводил мастер-класс, на который пришли просто люди с улицы, которые, например, объявление увидели. Люди делали коллаж из собственных фотографий — из того, что они принесли, и того, что нашли по дороге. Отличные, отличные получились вещи. Просто суперские.
Можно ли сказать, что и вы, и Параджанов делаете storytelling — когда из ничего создаешь некую историю?
Да, в широком смысле этого слова, потому что storytelling, который я преподаю, это, знаете, не курсы сценарные, а рассказ истории любым доступным тебе способам.
А историю можно рассказать совершенно по-разному. Её можно спеть, сплясать, её можно написать буковками, её можно нарисовать. Или собрать из мусора. Мусор может добавлять свою историю. То есть история рассказывается совершенно разными способами.
Еще одна ваша цитата: «Все, что делает графический дизайнер, выбрасывается».
Вот эту пачку сока сделал человек, он думал, как ее сделать, старался, а она после использования отправляется в мусорное ведро. Если мы говорим про упаковку, про плакат, про листовку, про буклет — конечно, это все работа на мусорное ведро.
Сложно отпускать? Понимая, что это на мусорное ведро.
Не сложно, если ты правильно это понимаешь. Потому что ты работаешь не на мусорное ведро, ты работаешь ради коммуникации с человеком. Ты работаешь ради того, чтобы сейчас, сегодня донести ему какую-то информацию. Если у тебя это получилось, ты свою функцию выполнил. Ты молодец. Всё. А ведро — это просто следствие.
У меня всё время в голове держится сказанное вами словосочетание — «профессиональная свобода». Это ведь тоже про это? Суметь настроить себя так, чтобы понимать свою профессию.
Да, это про правильное понимание профессии. Потому что профессия, допустим, графического дизайнера заключается не в том, чтобы создать красивую картинку, а в том, чтобы связать одного человека с другим человеком или явлением.
Если у тебя это получилось успешно, ты молодец. И поэтому я считаю, что эстетизирование и возвеличивание графического дизайна — это профанация.
А Энди Уорхел как же?
Энди Уорхел — это не графический дизайн, это коммерческое искусство. И нужно это четко дифференцировать. Энди Уорхол создал бренд из собственного имени.
Та коммуникация, которая совершается с помощью графического дизайна сейчас, она чем-то отличается от того, что было в России? Поменяли ли эти два с лишним года эмиграции на вашу работу?
Думаю, всё же нет, потому что я никогда не считал себя каким-то там специально российским дизайнером. Какая мне разница, где я открываю браузер? В Ереване, в Москве, в Шанхае.
Не скажите, Стас. В Москве вы идете в московский магазин, даже если это небольшая булочная. Булочная в Ереване — это совсем другая история.
Вы имеете в виду визуальную среду, которая меня окружает. Да, но я не очень уверен, что она на меня влияет. Мне кажется, это было бы непрофессионально. То профессиональное вдохновение, которое внутри меня находится, мне кажется, не должно зависеть от внешней среды. Я, наверное, всё равно буду делать вещи, которые считает нужным делать Стас Жицкий. Не Стас Жицкий в Нью-Йорке, а Стас Жицкий как Стас Жицкий. Всё.
Конечно, я эмоционально впитываю Ереван. Но как на дизайнера на меня не влияет внешняя среда.
Удается студентам, в частности, тем, с которыми вы сейчас работаете, привить чувство профессионального достоинства, что ли. Я имею в виду то, о чем вы говорите: я Стас Жицкий вне зависимости от окружения, вне зависимости от своего географического местоположения.
Я пытаюсь им это транслировать, но боюсь, что по молодости они пока этого не понимают. Очень надеюсь, что они это запомнят. Потому что по молодости хочется сделать какое-нибудь говно за деньги. Раз-раз, сделал, получил, все. Но по молодости это, мне кажется, простительно.
Но я очень рассчитываю на то, что они запомнят мои слова о том, что надо работу делать с удовольствием, надо, чтобы от неё перло, тащило и плющило. Тогда эту радость от работы ты сможешь как бы в этой же работе и транслировать. А если ты делаешь скучную хрень, ну, значит, ты сам скучная хрень. Зарабатывать сможешь, радоваться нет.
Еще одна ваша страсть — книги. Я недаром вспоминал издание СНОБ. У вас была своя колонка о книгах, и вы не раз говорили, что читаете запоем. Я хочу задать вам вопрос, который я задаю своим собеседникам уже, может быть, больше 10 лет: почему люди перестали читать?
Это ведь не сегодняшний какой-то феномен. В нашем с вами детстве и юности все читали, а потом почему-то перестали. Потому что отсеялись те люди, для которых чтение не было естественной потребностью, являлось просто вариантом досуга. Появились другие варианты досуга. Ну, посмотрите, в нашем с вами детстве по телевизору нечего было посмотреть. Сколько кинофильмов шло в кино? Какие еще у тебя были варианты, чтобы просто развлечься?
В России мы пришли к тому, к чему пришли. Это был какой-то детский миф, что мы самая читающая страна в мире. Я не знаю, кто это придумал. Какой-то пропагандистский умелый копирайтер. Как только варианты досуга начали множиться, часть людей отсеялась, и остались только нормальные, честные, чистые любители литературы.
Вы говорили, что человек, читая, как бы вбирает в себя что-то новое и, анализируя это, начинает мыслить критически. Получается, сейчас многие лишены этой возможности?
Честно говоря, я бы не стал уж так страшно драматизировать. Просто сейчас появились новые способы получения информации, новые способы получения эмоций. Когда появилась фотография, люди стали кричать: «Всё, это конец живописи, живописи больше не будет». Дальше появился кинематограф, и все стали кричать, что это смерть театра. Но этого не случилось. Если сущности, которые мы множим, являются позитивными, то ничего страшного в них нет, как нет ничего страшного в интернете. Я своим студентам говорю, что это здорово, что они счастливые люди. Для того, чтобы мне получить какую-то информацию, надо было пойти в библиотеку. Как минимум. Как минимум записаться, найти книгу.
И психологи говорят, что именно этим и было ценно получение информации — это было сложно. Сейчас получение информации обесценилось. Я сам, конечно, этим пользуюсь, но говорю студентам: «Только, пожалуйста, дорогие мои дети, не тупейте, не думайте, если вы в любой момент можете нагуглить информацию, у вас ничего в голове не должно лежать. Это неправда, голова должна быть нагружена чем-нибудь — эмоциями, чувствами, знаниями, информацией. Только тогда возникнет правильный вопрос, который уже сможете написать в Google. Вот. А если вы тупые, то…
Но я не считаю, что мы живем в какие-то трагические времена, в эпоху упадка дикого. Да нет, просто в другой парадигме живем. Другая молодежь. Другие навыки у них. У меня младший сын сидит, пишет игру какую-то уже. Полгода пишет игру. Это какое-то отдельное совершенно занятие. Причем он с какими-то чуваками по всему миру вместе этим занимается. Я в его возрасте этого просто не мог себе представить. Я что, ему должен сказать идти в библиотеку, что ли? Ну как? Ну это глупо будет. Не пойдет он в библиотеку.
У него интеллект будет работать немножко в другом направлении, немножко другие шестеренки будут крутиться.
В конце марта этого года у себя на странице в Facebook вы сделали репост высказывания Акунина о том, что «пришло время распаковать чемоданы мигранта». Там проводятся аналогии с началом 20 века, с белой эмиграцией, когда люди ждали-ждали, а режим задержался надолго. И Акунин пишет о том, что, похоже, и путинский режим задержится надолго, так что пора распаковать чемоданы. Вы в своем репосте написали, что это программный текст. Вы распаковали свои чемоданы?
Да, я свой чемодан распаковал.
Был период, когда я приехал и просто старался не думать о том, что со мной будет, где я нахожусь. Я просто старался не думать. Была шоковая ситуация.
Как только этот шок прошел, я чемодан распаковал абсолютно спокойно. Все. Как только, условно говоря, я начал соображать. Все, чемоданы распакованы.
Я ничего не планирую. К этому я уже привык со времен ковида. Не надо вообще никуда смотреть. Очень короткий горизонт. Близкий. Нас уже как-то натренировали заранее. Он близкий. А может, его нет просто.
Я не говорю, что весь остаток своей жизни проведу в Армении. Нет. Я не знаю. Но я, конечно, понимаю, что оно не рухнет вот так запросто. Что в какой-то момент выстрелят фейерверки и нам скажут: «Ура, ребята, мы победили, возвращайтесь обратно. Будем строить прекрасную Россию».
Нет, в это я не верю. Это будет длительный, тяжелый, мучительный процесс. Хочу ли я в нем участвовать? Не уверен. Честно говоря, мне уже не так мало лет, и я хочу дожить свою жизнь продуктивно.
А не возникает ощущения сейчас, спустя там два с лишним года, что все-таки армяне к нам уже привыкли? Что уже нет той теплоты и радушия, которые были раньше.
К нам привыкли. Но мне кажется, это абсолютно нормально. Ну а сколько можно быть этими дорогими гостями? Все, уже поселились. Мы теперь соседи, а не гости. Есть разница. Это отчасти даже хорошо, потому что наконец-то многие армяне поняли, что мы не дойные коровы. Нас перестали считать богачами, которых можно надоить бабла.
Мы просто стали частью общества — собственно, примерно такой же, какой частью российского общества являются этнические армяне, живущие в России. Ну, нормально. Мы не армяне. И никогда ими не станем. Мне кажется, стопроцентная интеграция в первом поколении никогда не происходит. Это нормально. У кого-то дети останутся тут жить. Выучат армянский хорошо, как родной.
Мне кажется, это какой-то наш русский комплекс, что мы хотим быть хорошими. Хотим быть хорошими и своими обязательно. А кто нам велел-то быть своими и хорошими? Во всем остальном мире такого не существует. Люди нормально совершенно мигрируют, пересекаются. И у них нет этой проблемы даже в голове.
Армения свободная страна? Точнее, армяне свободные люди?
Гораздо более свободные, чем россияне. Я не могу сказать, что целиком и полностью свободные. Я не знаю, кто такие свободные люди. Это очень сложно. Наверное, самые свободные люди — это американцы, но я им не завидую. Видите, такой парадокс.
Профессиональная свобода равна свободе внутренней?
Не равна. Профессиональная свобода больше. Она важнее. Потому что можно быть внутренне свободным, но при этом зажатым, порабощенным профессионально. Это плохо.
И последнее. Стас Жицкий свободный человек?
Процентов на 90.
Почему на 90? Я понимаю, почему не на 100, но почему на 90, а не на 70, не на 80?
Немножечко раб условностей, наверное. Из-за своего воспитания, происхождения, образования что-то ты все равно боишься сделать не так, как положено.