Митинги против приостановки процесса евроинтеграции, инициированной правящей партией, продолжаются с конца осени, однако каких-либо явных результатов пока что невидно. Напротив, кажется, что власть совершенно спокойно продолжает избранный курс. В причинах происходящего попытался разобраться журналист Lava Media.
Вынесенная в заголовок фраза стала локальным мемом среди моих знакомых. Этой, надо подчеркнуть, правдивой, фразой можно отвечать многочисленным скептикам, утверждающим, что битва с режимом проиграна.
Важно отметить, что продолжающийся с конца ноября протест за это время изменился. В предновогоднем материале о промежуточных итогах митингов моя собеседница говорила, что протестующие теперь «используют свою принадлежность к профессии, национальности, конфессии или идеологии». И действительно, на смену протестам, продолжающимся всю ночь, пришли многочисленные дневные марши шахтеров, студентов, журналистов, веганов и кого угодно. Несмотря на то, что люди по-прежнему собираются у здания грузинского парламента, было бы нечестно утверждать, что их настрой не изменился. Да и самих людей стало сильно меньше.
Почему так произошло? Для того чтобы ответить на этот вопрос, нужно рассмотреть как локальные, так и глобальные причины — причины, по которым массовые протесты, проходящие в разных странах в последние годы, практически никогда не приносят желаемых результатов.
Местный контекст
Вероятно, ключевая причина некоторой общественной усталости — отсутствие реальных планов. Протестовать, не высыпаться ночами и периодически рискуя оказаться в объятьях силовика, можно довольно долго. Но это изматывает. Особенно в том случае, если перспективы ночных бдений остаются максимально непрозрачными. Важный момент здесь — то, что лидеры грузинской оппозиции по тем или иным причинам не смогли возглавить протест, а новых ярких лидеров или коллективов, способных задать происходящему более или менее понятный вектор, так и не появилось.
Определенной фрустрации добавила теперь уже экс-президентка страны Саломе Зурабишвили, которая, по-видимому, претендовала на лидерскую роль, периодически появляясь на митингах. Одной из ключевых точек противостояния между обществом и властью мог стать день, когда, проиграв президентские выборы, исход которых был заранее предрешен, Зурабишвили должна была покинуть дворец-резиденцию на улице Абдушелишвили. Было странно наблюдать за тем, как экс-президентка, поначалу обещавшая оставаться в резиденции, в итоге покинула дворец «без боя».
Саломе Зурабишвили на одном из митингов.
Есть, наверное, и другие факторы, несколько погасившие протестный запал. К февралю подконтрольный «Грузинской мечте» парламент в ускоренном порядке принял пакет законов, ужесточающих наказание за участие в митингах. Эти законы касаются и порядка организации митингов (например, теперь можно оказаться фигурантом уголовного дела за перекрытие дорог), и размера штрафов за административные нарушения. Увеличились и тюремные сроки. Петарды и лазерные указки, ставшие своего рода ноу-хао грузинских протестов, также под запретом.
Вероятно, свою лепту внесли и фактические репрессии — десятки уголовных дел против участников протестов, в том числе журналистов, а также случаи с подбрасыванием наркотиков, о которых мы писали в одном из предыдущих материалов.
Массовые протесты зашли в тупик?
На дворе 17 декабря 2010 года. В этот день тунисский торговец фруктами Мохаммед Буазизи совершил самосожжение у здания мэрии в знак протеста против жестокого обращения со стороны полиции и представителей местной администрации. Буазизи поджег себя со словами: «Как, по-вашему, я могу заработать на жизнь?». Жест торговца всколыхнул целую волну протестов, которая затронула не только Тунис, но и ряд других стран и впоследствии получила название «Арабская весна». Результат «арабской весны»: революции в том же Тунисе, Египте и Йемене, гражданские войны в Ливии и Сирии, которые в разное время привели к смене власти, реформы в Кувейте, Иордании и Алжире. В той или иной степени арабская весна затронула около двух десятков государств.
Тогда впервые движущей силой массовых протестов стали социальные медиа, в том числе только набиравший популярность Twitter. Участники акций использовали социальные медиа для организации митингов и распространения информации, несмотря на все попытки властей ввести цензуру. Тогда казалось, что твиттер и фейсбук — это возможная панацея от неповоротливых авторитарных режимов, позволившая массам децентрализовано самоорганизовываться. Но что-то пошло не так. Соцсети, которые многим в те времена казались катализатором общественных свобод, в итоге стали рассадниками правого популизма и конспирологических теорий. Кроме того, довольно скоро выяснилось, что степень организации, предполагаемая соцсетями, критически недостаточна для того, чтобы противостоять крепкому силовому аппарату. Как известно, организованная сила всегда побеждает неорганизованную, несмотря на разницу масштабов.
Протест в Тунисе во время «арабской весны».
Говоря о протестах (особенно — если пишешь текст по-русски и с неминуемой оглядкой на российский опыт), нельзя не упомянуть о насилии. Зачастую именно от готовности протестующих идти на риски, связанные с радикализацией протеста, зависит результат противостояния. Задним числом может казаться, что именно ставка на мирный протест стала причиной, не позволившей митинговавшим в 2011-2012 годах в России добиться смягчения режима и тем более смены власти. И, напротив, сильнейший социально-политический кризис в Украине в 2014 году, обернувшийся Майданом, вряд ли бы привел к смене режима без «небесной сотни» — людей, погибших под пулями и дубинками украинского спецназа.
Что же дальше?
Когда протесты в Тбилиси находились в своей наиболее активной фазе, я написал колонку для другого издания, в которой попытался показать взгляд на происходящее от первого лица. Однако — чтобы сделать текст менее монологичным — в числе прочего я излагал там точку зрения людей, которые отнеслись к происходящему со скепсисом:
«Переехав в Грузию, я обнаружил, что далеко не все жители и гости столицы, а также ее окраин в восторге от перспектив евроинтеграции. Грузия — бедная страна. Часть ее населения живет на несколько сотен лари в месяц. Кроме того, Грузия помнит войну 2008 года, и правящая партия действительно долгие годы обходилась без новой войны. Добавьте сюда раздробленность оппозиции, горький опыт второго срока Саакашвили… Тем не менее, большинство из моих собесед_ниц с такой позицией всё же не одобряло последние наделавшие шума законы, принятые парламентом. Они считали их излишними с политтехнологической точки зрения. Их бы вполне устроило тихое правление Иванишвили».
Эта точка зрения и сейчас кажется мне по-человечески понятной. Гайки в авторитарных режимах могут закручиваться достаточно медленно — до тех пор, пока не случится что-то из ряда вон — что-то вроде захватнической войны и чрезвычайного положения, в рамках которого государство примется подавлять любое инакомыслие. Впрочем, этот фактор маленькой Грузии, скорее всего, не грозит.
И всё же позиция моих собеседниц кажется мне несколько компромиссной, ведь даже слабый авторитаризм неминуемо работает на подавление тех или иных несогласных, и вопрос только в количестве жертв. Старое, как мир, рассуждение в духе «сегодня они пришли за тем-то и тем-то, а завтра могут прийти за тобой» здесь работает практически безотказно — с той только разницей, что за конкретным тобой могут и вправду не прийти. Но за кем-то другим обязательно придут. Даже если никто не будет раскачивать лодку особенно сильно.
Впрочем, лучше обойтись без досужих рассуждений и обратить внимание на то, что произошло после того, как правящая «Грузинская мечта» получила подавляющее большинство в парламенте. Усилился ли репрессивный курс?
Сейчас ответить на этот вопрос однозначно не так уж просто, всё же прошло достаточно мало времени. Однако только по одним готовящимся законопроектам очевидно, что предыдущие инициативы партии вроде иноагентского закона или закона о так называемой пропаганде ЛГБТ не являются случайным эксцессом или рычагом давления в некой геополитической игре.
Так, в начале марта власти анонсировали ужесточение наркополитики в стране. Детали пока неясны, однако по косвенным признакам можно сделать вывод, что власти наметили разворот от частичной декриминализации марихуаны.
Тут нужно сказать, что эта самая декриминализации стала возможной после протестов 2018 года, также известных как «рейв у парламента». Молодежь, возмущенная рейдами силовиков по ночным клубам, принялась танцевать у парламента, добившись в итоге извинений от тогдашнего главы МВД и — не прямым образом — некоторой либерализации в отношении легких наркотиков.
А буквально на днях стало известно о новых планах правящей партии по ужесточению выборного законодательства. Исполнительный секретарь «Грузинской мечты» Мамука Мдинарадзе заявил, что в данный момент ведется дискуссия о том, примут ли оппозиционные партии участие в выборах местного самоуправления 2025 года. Рассуждая об этом, он сказал, что «они не примут участия, не смогут принять». По его словам, партии можно будет объявить неконституционными и запретить их деятельность на территории страны.
Уже только по одним этим готовящимся законопроектам и заявлениям можно предположить, что гражданское общество в Грузии в ближайшие годы вряд ли ожидает что-то хорошее в смысле демократии и прав человека, если только, конечно, оно не найдет совершенно новый способ переломить ситуацию в свою пользу. Как когда-то нашли его протестующие арабской весны.