Корреспондент AliQMedia поговорил с Эмили Григорян, фем-активисткой и координатором Феминистского Антивоенного Сопротивления (ФАС), об отъезде из России, деятельности ФАС в Ереване и местном активистском контексте.
Как ты стала активистской Феминистского антивоенного сопротивления в Ереване?
Активисткой ФАС я стала еще в России, но тогда это не выносилось в публичное пространство. Только после отъезда в Армению я начала об этом писать и говорить, потому что когда началась война, я уже понимала, что я уеду. Так что сначала я закрыла соцсети и убрала любые упоминания об активизме. Вопрос о том, оставаться или улетать, для меня не стоял, потому что у моих подруг и соратниц уже начинались обыски. Я понимала, что до меня в любом случае дойдет очередь — просто это дело времени.
Сначала я думала, что Ереван станет промежуточным пунктом между Москвой и Тбилиси. Но мне здесь так понравилось, что решила остаться. Мне здесь комфортно с точки зрения языка, потому что я говорю по-армянски. Кроме того, мне близка армянская ментальность. Мне кажется, антивоенные журналисты и активисты по большей части уехали в Грузию, потому что существует мнение о том, что из Армении тебя могут выдать в Россию.
Кажется, ФАС смогло консолидировать очень многих людей. Как думаешь, почему это произошло?
Думаю, раньше большинство людей не воспринимало феминизм как политическую силу. Феминисток недооценили.
Все привыкли, что феминистки работают в разных политических инициативах, делают предвыборные кампании другим людям и пишут тексты за других людей. Но сейчас случился момент мобилизации сил в рамках своей собственной инициативы. И для многих это оказалось неожиданным.
При этом ФАС объединило очень разных феминисток и про-феминистов, которые ранее могли конфликтовать по множеству вопросов. Сейчас как будто это стало менее важно.
И сейчас остаются феминистки, критикующие ФАС. Хочу отметить, что это совершенно нормально. Невозможно быть всегда со всем согласными. При этом ради общих целей можно объединяться с разными людьми и инициативами, обговаривая, что конкретный отрезок пути стоит пройти вместе, потому что нам нужно консолидировать силы. Но также нормально разойтись в будущем. Мне кажется, что феминистки и женщины в целом научены договариваться и обсуждать. Поэтому в рамках ФАС это получилось намного проще.
А какого рода критика в основном высказывается в ваш адрес?
Критика, как правило, лежит в двух параллельных плоскостях: мы слишком жёсткие или слишком беззубые. Если выбирать из двух крайностей, то мы выбираем быть зубастыми, потому что время активизма и акционизма, который думает о всех, прошло. Потому что сейчас идет война, в которой каждый день люди теряют дома, близких и жизни.
Еще говорят, что нам-то просто: мы все уехали и сидим у бассейна в Тбилиси. Как будто кому-то будет лучше, если мы вернемся и сядем уже не у бассейна.
Фотография с вечера писем женщинам-политзаключенным в Ереване.
У меня ощущение, что сейчас большинство антивоенного и не всегда заметного труда выполняют женщины. Так ли это?
Всегда вся невидимая работа, весь менеджмент, весь низовой активизм, где можно запачкаться и выгореть, лежали на плечах женщин.
Скажу больше. Когда в Ереване мы организовывали акцию у посольства России, мы увидели, как одни мужчины подходили к другим, жали руки и говорили: «Спасибо, что организовали это». Хотя во всех анонсах было сказано, что это инициатива ФАС.
Раньше женщины чаще занимали менее инициативную позицию, говоря: «Какая разница, главное, чтобы это работало, главное, что мы делаем важное дело и сами об этом знаем». Сейчас это меняется в сторону присвоения своей работы. Потому что когда нет видимости твоего труда, ты выгораешь гораздо быстрее. Если не артикулировать плоды своей деятельности вовне и не получать фидбека, очень быстро начнет казаться, что всё, чем ты занимаешься, не имеет никакого смысла.
Как среда реагировала на акции в Ереване? Их посещали только эмигранты и эмигрантки или местные тоже подключались?
В целом я очень много говорю с разными людьми о том, какой формат протеста уместен в Армении. Здесь сложная геополитическая ситуация: это страна, проживающая свою собственную войну. Любая интервенция в политическое пространство должна быть уместной.
Я для себя сформулировала несколько вещей. Я как армянка, но при этом гражданка России не хочу терять свою политическую агентность. Я имею право в любой стране выйти и обратиться к своему государству, потому что я вынужденная политическая эмигрантка. Я хочу вернуться к себе домой и считаю, что Россия — мой первый дом. Мой протест может быть неудобен. Протест — это всегда неудобно. То, что делают женщины — всегда неудобно вдвойне.
В ереванской ячейке мы обсуждаем каждую акцию с точки зрения бережности. Всегда подключаем к обсуждению армянских активисток. Важно учитывать контекст, в котором ты находишься, потому что Армения — это страна, которая тебя приняла. Нельзя, протестуя, забывать о том, где ты находишься.
Можешь привести пример взаимодействия с армянскими активистками?
У нас была большая встреча с армянскими активистками, где мы обсуждали ценности и миссию как ФАС в целом, так и ереванской ячейки в частности. Говорили о том, как всё должно работать с точки зрения деколониальной оптики. Также мы привлекаем армянских активисток к организации мероприятий. Они, например, принимали участие в той же акции у российского посольства.
Вообще нужно отделять общество в целом от активисток. Общество в целом преимущественно может быть пропутинским, но это не имеет никакого отношения к местным активисткам, которые точно так же выступают против путинизма.
Кроме того, когда мы делаем прямые антивоенные высказывания, мы всегда включаем ситуацию в Арцахе в наш контекст. Теперь мы говорим не только об одной войне, поскольку живем на территории Армении.
Нельзя делать вид, что война в Нагорном Карабахе нас не касается — хотя бы потому, что в Армении находятся российские военные базы, а российские миротворческие силы присутствуют в Арцахе. И от их действий напрямую зависит дальнейшее развитие конфликта.
Акция «День Беды» у посольства РФ в Ереване.
Расскажи вообще про местный активистский контекст.
До того, как переехать, я вообще не представляла, как много здесь различных инициатив. Что тоже с моей стороны было абсолютно колониально. Например, мы дружим с Feminist library, регулярно собираемся у них.
Передам то, что говорят сами армянские активистки, потому что не могу говорить непосредственно от их лица: есть ощущение, что после революции 2018 года активность немного спала, потому что была экстренная мобилизация, очень много всего происходило, но сейчас люди расслабились, потому что человеческая психика не может постоянно находиться в режиме борьбы.
Мне кажется, что мигрантки, которые сейчас сюда приехали, в какой-то мере способствуют новой волне активизма. Потому что постоянно происходят встречи, связанные с помощью беженкам, помощью Украине в целом. Ставятся новые проблемы, завязываются дискуссии.
Как по твоим ощущениям в Армении обстоит дело с женскими свободами? Мне рассказывали, что всё очень хорошо для приезжих, но для армянок ситуация совершенно другая.
Когда я только собиралась переезжать, я боялась того, что социум будет считывать меня как свою, а значит — навешивать ярлыки и предъявлять определенные требования. Однако Ереван оказался свободнее, чем в моих представлениях и воспоминаниях мамы.
Во-вторых, я все-таки идентифицирую себя и как приезжая, поэтому мне проще с частью тех вещей, которые могли бы давить на меня. А еще я уже зрелый сформировавшийся человек, способный отстаивать свои границы.
Но вообще, по-моему, проблем просто огромное количество.
Вне феминистского контекста у женщин очень много стереотипов, связанных с ролью женщины, с тем, как должен выглядеть брак. А мы знаем, что феминизм начинается в головах самих женщин. И только потом распространяется на общественное пространство.
Думаю, нужно больше освещать эти проблемы. По сути, проблемы здесь те же самые, что и в России, но, по-моему, иногда они усугубляются традициями и консервативным устройством общества. Разница в том, что в России в последние годы мы очень громко стали говорить о домашнем насилии, праве на аборт и других проблемах. Здесь есть ощущение, что говорить пока боятся — слишком большой страх возможного отлучения от сообщества.